Кадын
Шрифт:
— Что может дать тот, кто сам ничего не имеет? Если их время прошло и даже ээ не ищут встречи с ними, откуда у них власть, чтобы поделиться ею с Очи? Они обманывают ее! Они хотят ее заманить к себе!
Мне казалось, что я кричу. Но мой царь был спокоен.
Мне рассказывали о людях, что служили Чу не хуже ээ. Иногда они и правда давали им власть и особые способности. За это люди отдавали им силу, или же Чу через них получали силу из солнечного мира. Быть может, они хотят поступить так же с ней.
Я вспомнила Орантоя, сказителя из рода торговцев. Санталай говорил, что духи забрали
— Свободный кам свободного люда не может служить древним камам, — упрямилась я. — Она не поняла этого. Я должна сказать ей.
Но как сделать это, когда Очи наполовину уже была там и созерцала мост на сторону Чу? Я подбежала к костру, но не решалась кричать. Тени медленно приближались, и я испытывала ужас от них, а Очи стояла по-прежнему, запрокинув голову, и ждала.
— Очи, — позвала я негромко. — Очи.
Я понимала, что это ничего не даст. Тогда моя любовь пересилила страх, я бросила в огонь остатки хвороста и подбежала к ней вплотную.
— Очи, они не дадут тебе того, что обещали. Не ходи к ним, они возьмут твою силу или заставят служить себе. Очи, ты слышишь?
Но она стояла, как кукла. Я взяла ее за руку — ладонь была холодной и безвольной.
— Очи! — Я с силой встряхнула ее, так что зазвенели ножички на груди. Она не откликнулась и не пошевелилась.
Они подошли совсем близко и остановились. Я смотрела на них, и мой страх был сравним лишь с тем, что чувствуешь при виде ээ-борзы. Но я не давала ему волю. Вся сжавшись, я держала в левой руке ладонь моей глупой Очишки, а в правой — бесполезный против духов кинжал.
Одна из теней вышла вперед. Очи качнулась в ее сторону, но я с силой сжала ладонь. Ни мысли, ни чувства больше не было во мне.
Тут тень сделала еще шаг и как бы охватила мою Очи. Она качнулась, будто готова была упасть, а после сделала шаг и стала уходить. Медленно, она будто плыла, затененная этой тьмой, а я провожала ее взглядом. Они переходили мост, который мне не был виден. Солнечный, красок и жизни полный мир оставался у нее за спиной. Мир внутри мира, голая равнина, полная только гордости этих древних царей Чу, открывалась ей. А я смотрела и провожала ее…
Вторая тень отделилась от группы и двинулась по мосту. Когда они поровнялись и та не остановилась, а продолжила свое движение, я поняла: она идет за мной.
— Прочь, Кадын! — услышала я голос своего царя и обернулась: весь ощерившись, как настоящий барс, с прижатыми ушами и горящими глазами, он был страшен. — Уходи! — И тут я поняла, что надо делать мне — вождю, который бросил своего человека.
Одним прыжком я оказалась у костра, выхватила горящую палку и кинулась на мост. Я не видела его, но точно знала: вот я ступила на прозрачный его настил, вот бегу над пустотой, отделяющей мир от его тени. Мост был узок, лишь один человек мог легко стоять на нем. Тот, кто шел за мной, хотел схватить меня, но я махнула перед собой горящей палкой — и он отступил и попятился. Моя решительность гнала его дальше, и вот я увидела Очи — она почти ступила на ту, пустую землю. Я схватила ее за руку и потянула что было сил.
Я не видела моста, но поняла, что спустилась с него, когда услыхала сзади голос Талая. Он подскакал ко мне, и оба наши коня были с ним. Вместе мы взвалили Очи на мою Учкту, я села сзади, Очишкиного коня взяли под уздцы и пустились через реку. Мы уже были на другом берегу, когда я услышала, что и Талай переходит реку. Полыхающий пояс раскинулся у воды.
— Ты не погубишь их огнем, — сказала я, когда он подъехал.
— Я знаю. Но это сдержит их гнев.
— Мы не будем здесь ночевать, — сказала я. Талай согласился, и мы с безжизненным телом Очи пустились быстрым шагом вниз по реке.
Мы ехали до рассветных сумерек, потом спали, кинув плащи и не распрягая коней, до света, а после ехали целый день. Дым от пожара затягивал небо на востоке. Мы смотрели и жалели ту степь, что теряли с этим пожаром, — мы были уверены, что в тайгу огонь не поднимется, выгорит только трава, так дул ветер. Очи не приходила в себя, у нее начались жар и бред, она кричала, звала своего ээ и плакала.
— Ты можешь помочь ей? — спрашивала я Талая.
— Я лечу кости, а не душу, — говорил он.
Талай был лекарь, хотя лечил больше коней, но и людям он исправлял вывихи, сращивал переломанные кости, однажды открыл череп и достал опухоль, после чего человек остался жив. В наших станах были лекари, кому духи дали это как долю, были камы, кто излечивал бесплодие и лихорадку, но, когда ребенок падал с коня, когда охотник побывал под медведем, когда лесоруб попадал себе по руке, люди шли к Талаю. Я сама просила его помочь, когда болела спина от долгой езды, и он избавлял меня от боли, казалось, лишь коснувшись поясницы.
Нужных для Очи трав у нас не было, и они не росли в тех местах, где мы ехали. К вечеру ей стало хуже, и мы остановились на ночлег. Она металась и стонала. Мы сварили мясо, и я пыталась поить ее отваром. Она расплескала чашу, не глотнув ни капли. Ее лицо горело, а пальцы были холодные, как лед.
— Ее надо раздеть, — сказал Талай. Я смутилась, представив, что сделает со мной Очи, узнав, что я разрешила увидеть мужчине ее наготу, когда она была без памяти. Талай понял мои мысли и сказал:
— Когда я лечу, то не разбираю, мужчина передо мной, женщина или лошадь.
Мы сняли с Очи одежду, убрали волосы, смочили в реке шерстяной плащ и обернули ее. Ладони и ступни, такие же холодные, Талай велел мне растирать докрасна, а сам стал массировать ей спину и грудь. Плащ быстро нагрелся, но жар не прошел, и мы смочили его снова. Так мы делали всю ночь. Талай достал из своей сумы можжевельник и жег его, чтоб придать Очи сил. Ничего больше у нас не было. Но жар не спадал, и тогда Талай вскрыл кинжалом кровеносный канал Очи пониже локтя, сцедил кровь в чашу, а рану плотно замотал. Собранную кровь отдал духам — своему, моему и Очи.