Как отказать красивому мужчине (Оливия Джоулз, или пылкое воображение) (др. перевод)
Шрифт:
– Пусть так! А что дальше? Светский журналист-фрилансер, который… что?
– Я не светский журналист!
– Ладно, пусть будет журналист, пишущий о всяких там дурацких духах, мне все равно, но при этом еще владеющий несколькими иностранными языками.
– К твоему сведению, – сказала она, с достоинством выпрямившись, – в нашей стране мы прекрасно осознаем необходимость разговаривать на других языках. Мы осведомлены о том, что существуют разные национальности. Мы предпочитаем беседовать с ними на серьезные темы, а не просто громко вести примитивный разговор.
– И что же это за языки?
Она не смогла сдержать смешка, несмотря на ситуацию.
– Да ладно, Мортон! Кончай размахивать пистолетом. Не думаю, что твой босс очень обрадуется, когда узнает, что ты прижимал дуло к моей шее.
– А вот это вообще не твое дело.
– А речь не обо мне. Что ты делал в том туннеле?
– В каком еще туннеле?
– Вот только не надо! Почему ты убил Дуэйна? Он же был просто безобидным хиппарем – как ты мог!
40
Птичий язык – фразеологизм, которым обозначают речь, перегруженную терминами и затемняющими смысл формулировками, понятную только немногим или вообще малопонятную.
– А почему ты преследуешь Ферамо? – угрожающе глядя на нее, выпалил Мортон.
– А почему ты преследуешь меня? Ты не слишком-то хорош в слежке, знаешь об этом? Эта твоя фальшивая бородка и усы, которыми ты щеголял в «Стандарт-отеле», были просто ужасны! Я в жизни не видела ничего отвратительнее! И если ты собирался подложить мне пакет с коксом в мой номер в Тегусигальпе, с твоей стороны было не самым разумным пялиться на меня пять минут перед этим, а затем исчезнуть и снова вернуться.
– Ты когда-нибудь заткнешься? Я спросил тебя, почему ты преследуешь Ферамо?
– Ты что, ревнуешь?
Он издал короткий скептический смешок.
– Ревную? Тебя, что ли?
– Ах, извини. Я просто упустила из виду. Я-то вообразила, что ты, возможно, поцеловал меня потому, что влюбился. Я забыла, что ты циничный, лживый, двуличный мерзавец.
– Тебе нужно немедленно уехать отсюда. Я здесь, чтобы предупредить тебя. Ты влезла в скверную историю, и тебя затягивает все глубже и глубже.
Она окинула его насмешливым взглядом.
– Знаешь, уж чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.
Он покачал головой.
– Вот я и говорю, ты мастер нести ахинею. Послушай, ты хорошая английская девушка. Уезжай домой. Не суй свой нос туда, где ничего не понимаешь. Уноси отсюда свою задницу!
– Каким образом, интересно?
– Оливия-а-а-а-а! – Она быстро оглянулась. По отмели по пояс в воде шел Ферамо и звал ее. – Оставайся там, я иду к тебе!
Оливия снова повернулась к Мортону, но все, что от него осталось, – лишь пузыри на воде.
Ферамо подплыл к плотику мощными гребками – каждое движение было по-акульи точным и хорошо рассчитанным – и одним атлетическим рывком оказался рядом с Оливией. Его накачанный загорелый торс был идеально треугольным, гладкая золотисто-оливковая кожа и совершенные черты лица потрясающе смотрелись на фоне ярко-голубой воды залива. «Как
41
Песня Герри Холливелл «It’s raining men».
Жаль, что Мортон исчез так внезапно, а то бы сейчас с каждой стороны плота сидело по красавцу – один темненький, другой светленький, оба ошеломительно красивые на фоне голубой воды, а Оливия выбирала бы, кто ей нравится больше.
– Оливия, ты выглядишь великолепно, – торжественно сказал Ферамо. – Просто великолепно!
Видимо, и для нее голубая вода оказалась выигрышным фоном.
– Позволь, я вызову лодку, пусть привезут полотенца, – сказал он, вытаскивая из кармана пейджер в водонепроницаемом футляре.
Буквально через несколько минут возле них остановилась скоростная моторная лодка. Проворный темнокожий юноша в плавках выключил мотор, протянул им пушистые полотенца и помог Оливии взобраться на борт лодки.
– Это все, Хесус, – сказал Ферамо и взялся за руль, при этом Хесус прошел на корму и просто перешагнул через борт, держась так спокойно и прямо, словно собирался идти по воде.
Ферамо обернулся, чтобы убедиться, что она удобно устроилась на пассажирском месте, плавно развернул лодку по широкой дуге, скользя по глади залива, а затем обогнул мыс.
– Мне так жаль, что я оставил тебя одну на весь день, – сказал он.
– О, не стоит беспокоиться. Я тоже встала довольно поздно. А тебе, наверное, было плохо после вчерашнего? Похмельный синдром?
Оливия болтала, пытаясь определить его настроение и найти какую-нибудь зацепку, которую могла бы использовать, чтобы убедить его отпустить ее.
– Нет, это был не похмельный синдром, – яростно возразил он. – Я чувствовал себя так, как будто меня отравили. Живот крутило, как внутренности у скачущей по веткам обезьяны, а головная боль была вообще невыносимой, словно мне в череп забили металлическую скобу.
– Ну, видишь ли, Пьер, именно это состояние врачи и называют похмельными синдромом.
– Ерунда! Этого просто не может быть!
– Почему? – удивилась она.
– Если бы похмельный синдром был таким ужасным, – убежденно заявил он, – ни один человек, который хоть однажды такое пережил, никогда бы больше не взял в рот спиртное.
Оливия отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Она чувствовала себя сейчас словно жена, муж которой настаивает на том, что точно знает дорогу, но при этом идет в противоположную сторону. Этот эпизод, как ни странно, помог ей почувствовать себя увереннее. Ведь Ферамо всего лишь мужчина. И у нее было два варианта. Она могла полностью сконцентрироваться на том, чтобы по максимуму получить информацию, или сделать все возможное, чтобы свалить отсюда. Однако не надо быть психологом, чтобы сделать неутешительный вывод – чем больше информации ей удастся получить, тем меньше у нее шансов выбраться отсюда живой.