Как слеза в океане
Шрифт:
Яхта замедлила ход. Ее качало с боку на бок, мотор не был выключен, но движение прекратилось. И Скарбек наконец-то умолк. Они слышали шаги у себя над головой. Двое, возможно, трое человек спустились в каюту. Задвигались стулья. Чей-то хриплый голос говорил долго и нудно, ему отвечал более звонкий, он звучал ближе к ним. Невозможно было понять, что он говорил. Потом им показалось, что все заговорили одновременно. Опять задвигались стулья, что-то со звоном упало на пол. Разбился бокал или бутылка. Смех. Прошло довольно много времени, пока яхта опять начала движение.
— Береговая полиция. Все кончилось благополучно, — подытожил Скарбек. — Ну теперь граф спокойно может забирать нас наверх. Наверняка там уже стемнело. Держите сигарету!
Они молча курили. «Я глядел на горящие сигареты, они были единственным источником света», — думал Дойно опять в прошедшем времени,
То были мгновения великой тихой внутренней радости и благодарности. Человек тогда только потерян, когда он не видит в навалившейся на него тьме ни единого солнечного лучика. Мой спутник Скарбек молился, пока опасность была рядом. Он прерывался только для того, чтобы посмотреть на светящийся циферблат своих часов. Он шептал слова молитвы, но они звучали как обольщение. Они были обращены к Матери Божьей, Матке Боске по-польски. Он давал ей обещания, которых никогда не сдержит. Мне хотелось видеть его рот в тот момент. Его губы, впивающиеся в жаркие слова и насмехающиеся над ними. Дон-Жуан, шепчущийся с Matka Boska, — ничего нового, собственно, но мне никогда не приходилось прежде присутствовать при этом.
— Вы были совершенно спокойны, значит, вы вовсе не трус. Именно так я и говорил, — изрек Скарбек.
— Существует некий автоматизм действий, он и начинает проявляться, как только опасность становится реальной, — им наделен и тот, кто стал трусом. А вы — вы все время молились.
— Конечно! Я не могу себе представить, как можно жить без молитвы. Мой отец наверняка не застрелился бы, если бы в решающий момент не забыл молитвы, сулящей спасение. Жаль, что сейчас я не могу видеть вашего лица, убежден, что ваши мысли в плену тривиальных научных глупостей. А я буквально имею в виду то, что говорю: молитва помогает. И не потому, что она несет нам успокоение, — почему и как наши собственные слова оказывают на нас такое воздействие? Нет, всегда чувствуешь, был ли ты услышан на небесах, и почти всегда бываешь услышан. Особенно Пресвятой Девой. Ее милость всегда сильнее наших самых больших грехов. И она никогда не заставляет себя долго ждать. Только один-единственный раз я почувствовал, что не был услышан Ею. Я не уступил, я хотел заставить Ее, но ничего не добился, абсолютно ничего. Должен вам сказать, что я хотел стать художником. Я потратил на это годы. Вам это неведомо: стоишь перед написанным тобой полотном, еще вчера ты верил, что создал шедевр, и вдруг мучительно чувствуешь, до боли в кончиках пальцев, что это халтура, вообще барахло. Быть униженным собственным творением, чувствовать его насмешку над собой! На коленях молил я избавить меня от бездарности, как от напасти. Тщетно.
— А азартные игры? — спросил Фабер.
— Да, но это пришло уже потом, после того, как я все бросил. Только игра может заменить все, абсолютно все, верьте мне, — женщин, вашу революцию, честь и честолюбие.
— А молитвы она тоже заменяет?
— Ваш вопрос свидетельствует о том, что вы ничего не понимаете в молитвах. Жаль!
За ними пришли только около полуночи и вывели их из укрытия, вскоре после того они пристали к берегу, недалеко от маленькой гавани. К своему удивлению, они узнали, что яхта долго кружила в итальянских водах на широте Сан-Ремо. Они находятся сейчас на окраине портового города Порто-Маурицио, объяснила им одетая в черное высокого роста женщина, взявшая их с собой. Они ехали в сторону от моря, взбираясь вверх по узкой каменистой дороге. Женщина уверенно вела машину, но с некоторым нетерпением, как бы тираня ее. Она молчала. Только когда она повернула в широко открытые высокие ворота и на большой скорости проехала по взвизгнувшему гравию в гараж за домом, она произнесла:
— Вот теперь вы в безопасности.
Подземный ход вел от гаража через подвал прямо во внутренние покои дома. Когда женщина показала им их комнаты — они впервые увидели друг друга при полном свете, — она сказала:
— Я вдова барона Джузеппе Ленти, сестра графа Арнальдо Преведини и племянница вице-адмирала. Добро пожаловать в мой дом! Я не знаю, кто угрожает вам, но я буду вам защитой, пока вы здесь. Я не знаю вас…
Скарбек и Фабер представились. Она кивнула и продолжила:
— …Но я бы хотела, чтобы вы чувствовали себя здесь желанными гостями.
Разговор за столом шел по-французски, тон задала вдова барона. У Скарбека было с ней много общих знакомых. Он все про всех знал: кто где бывал, что делал, и знал обо всех их любовных аферах. Дойно казалось, он говорит о них с насмешкой или, по
— Вы определенно очень устали, господа. Я не смею вас дольше задерживать, — сказала она, медленно поднимаясь. — Мой брат сможет приехать сюда самое раннее завтра вечером, но и не исключено, что только послезавтра, но у вас у обоих ангельское терпение. Особенно я замечаю по мсье Фаберу, что он научился ждать.
Дойно кивнул, ничего не отвечая. Скарбек подхватил:
— Мадам, ваша проницательность достойна удивления. Внешнее спокойствие и внутреннее терпение — самая впечатляющая черта нашего друга Фабера, но отнюдь не способствующая его здоровью. Скарбеки всегда были нетерпеливы внешне, но, оставшись наедине, тотчас же забывали о причине своего нетерпения.
Она задумчиво разглядывала Дойно: его моложавую фигуру, худое лицо, большие печальные глаза, седые волосы над высоким лбом, потом сказала серьезно:
— Может так случиться, что вы задержитесь здесь дольше, чем вам хотелось бы. Пожалуйста, не чувствуйте себя здесь чужим, мсье Фабер!
Дойно прислушался к шороху, разбудившему его. Может, это дятел? — подумал он. Он медленно открыл глаза. Спинка кровати в ногах и стена справа золотились в лучах солнца. Он приподнялся и посмотрел в большое окно: голубизна неба там, в вышине, еще как бы не вызревшая и не набравшая сочности красок, была такой нежной, что хотелось ласково погладить небо рукой, это слишком юное небо южной зимы. Дятел? — спросил он себя, опять прислушиваясь, разве эта птица гнездится и на юге, в кипарисах и пальмах? Скольких вещей я не знаю! Вот Скарбек, пожалуй, знал бы ответ, и баронесса тоже.
Но он надеялся, что ему удастся подольше пробыть одному, вот так, как сейчас, пока племянник адмирала не приедет за ними.
Позавчера вечером он простился с друзьями, впервые в своей жизни расстался с ними, уверенный в том, что никогда больше не увидит их. Релли, как всегда, сказала:
— Не забывай меня.
Но он на сей раз ничего не ответил ей, не сказал как раньше: «А я и не забываю!» Потом она добавила:
— Не беспокойся о Жанно, но и не забывай о нем!
Он был еще совсем рядом, всего лишь в нескольких часах езды по железной дороге от них, от Релли, которая когда-то давно была его женой, от Жанно — мальчика-сироты, которому он с лета 1940 года заменил и мать и отца. Однако он уже потерян для них. Он напишет им отсюда, решил он. Это будет веселое письмо, рассказ путешественника, которого все привлекает, однако не настолько влечет, чтобы он мог забыть самых близких ему людей.
Раздался стук в дверь, вошел Скарбек. На нем была рубашка с распахнутым воротом, вокруг шеи был повязан голубой шелковый шарф. Его глубоко посаженные зеленые глаза поблескивали не только в темноте. Казалось, они предвещали, что он вот-вот разразится громким неудержимым смехом. Скарбек остался стоять в дверях и сказал по-немецки с преувеличенным венским акцентом:
— Дама отвела вам куда более роскошную комнату. Адмирал сделал вам сногсшибательную рекламу. Меня он отрекомендовал всего лишь как сына Станислава Скарбека. Дом и парк великолепны, завтрак лишь сносен, не более того. Никаких слуг, кроме одной старухи, она не переставая разговаривает сама с собой и не любит, когда ее прерывают. Это портрет кисти Лоренцо Лотто, копия, конечно. Оригинал висит в Художественно-историческом музее в Вене или, может быть, в галерее в Лихтенштейне. Посмотрите на этого юношу. Вполне возможно, что Лоренцо был гомосексуалистом. Я против таких вещей. Наоборот, я считаю, что из благодарности мы должны соблазнить вдову. Один из нас, разумеется. У меня вот есть еще французская монетка, выбирайте: Петэн или решка. Кто выиграет, тому и соблазнять.