Как воспитать ниндзю
Шрифт:
Я училась убивать и шпионить до того, как говорить.
Но, что было особенностью японца, это все, что все сразу переводил в реальную жизнь, а не условную учебу. Если надо было выучить географию, я разбиралась с картой, потому что туда ехала, а не потому что этому учил и требовал скучный учитель. Попутно я тщательно уже сама выясняла все особенности близких и далеких земель, их условия, их земли, их климат, их растительность и живность, их производства. Выясняла так, как это не делал никакой ученый, ибо я пыталась из всего извлечь пользу, именно пользу. И радовалась каждому озарению и новой мысли, которую наставник радостно поощрял. То же было и с математикой, и с книгами по экономике, которые я буквально выкапывала и выискивала в библиотеках... И с науками, которые были нужны для организации производств...
Надо не забывать, что это был очень маленький человек, но который был словно силой взорван изнутри своим собственным расширяющимся делом, который так и не повзрослел внешне, а был маленьким ребенком и даже младенцем...
Богатства на моих землях росли лавинообразно, как и сами земли, устремляясь в прогрессии ввысь и в бесконечность. А проклятый японец требовал, чтобы я по-прежнему абсолютно все свое достояние держала в уме и помнила. И это было моей главной тренировкой на жизни – умение не только преодолевать препятствия, но и внутренне преодолевать себя, непрерывно развивая себя. Японец лишь давал мне средства, пути развития, возможности и толчок. И создавал обстановку дисциплины, чтоб напряжение жизни разрывало меня в направлении совершенствования. Конечно, чудовищно помогало в этом то, что он, как тренер, знал все мельчайшие подробности развития и строение ума, знал, как нужно развивать способности и возможности, владея знанием аппарата и условиями его развития. Именно его знание позволило так направить меня и жизнь, чтоб развивать себя, а не ломаться...
Тысячи людей прибывали непрерывно. Я учила языки не потому, что так было принято у знати, а потому, что мне надо было разговаривать и вести переговоры. А развитая японцем и непрерывными упражнением память позволяла очень быстро осваивать языки. И с каждым языком мне требовалось все меньше и меньше времени, чтоб выучить новый...
А японец все жал. Он не остановился на том, чтоб я читала целыми страницами книг, а не по словам, а дожал и заставил упражнять так, чтобы я сразу видела и осознавала газетный лист. Это было ужасно, я тишком плакала, но постепенно втянулась. Мне просто пришлось читать газеты листами со всего мира и всех городов, и на всех языках, каких только можно, приходивших к нам непрерывно, и я втянулась. И потом привыкла...
Так гласит семейная легенда. Ибо иначе трудно объяснить мои способности. Разве что тем, что еще в раннем младенчестве, когда младенец просто фиксирует родителей и их речь, чтоб самому заговорить, японец стал мне вместо мамы. И демонстрировал мне свою “речь” – все свои способности, приемы, удары, возможности, бои, прыжки в пропасть с младенцем, лазание по стенам и ходьбу по узкой веревке между крышами над бездной, чтобы младенец зафиксировал и начал воспроизводить именно этот “родной язык”... Чтоб я заговорила на этом “языке”... Японские глухонемые и разведчики говорят на языке жестов, почему мне было не заговорить на языке ударов? Отвечать людям на их же языке войны? Но об этом я ничего не помню – знаю только, что японец брал меня всюду с собой на дела ночью, даже когда я еще не могла ходить, привязывая на груди, чтоб я все видела. И, наоборот, в отличие от обычных людей, что считают младенца дураком и ничего ему не демонстрируют, демонстрировал младенцу абсолютно все свои умения. И брал его везде в искусственно созданные самые страшные обстоятельства, ходил со мной на руках по крыше, брал пики и горы, подымался по голой стене, бешено скакал на лошадях, укрощал у меня на глазах лошадь вместе со мной на груди... Может, потому я ничего не боюсь сейчас.
Так гласит легенда.
А то, что я помню хоть немного – это дело. И постоянное изучение все новых языков... Хуже всего, что этот изверг не останавливался. Не знаю, как тренировали черных убийц. Но от меня он требовал, чтобы я брала книги на незнакомом языке, и, пользуясь своей абсолютной памятью, развитым умом, охватывающим целые громадные листы, и моим знанием мира и людей, и тем, что люди везде похожи – короче пользуясь всем этим, на основании совершенно неизвестных книг и языка понять чужой язык интуитивно. Не надо забывать, что я еще была еще очень маленькой, совсем младенцем. А они на многое способны. Он требовал от меня такого абсолютно шпионского мастерства, чтобы, не зная языка, я, лишь просмотрев несколько десятков книг со своей абсолютной памятью, начинала понимать язык без его изучения. Причем сделать это традицией. То есть, чтоб такой анализ языка, пользуясь моим знанием многих языков, стал навыком. То есть привычка абсолютного шпиона – куда бы он ни попал, ему достаточно было просмотреть за несколько минут десятки книг, внимательно наблюдать, слушать и запоминать разговоры сотен людей вокруг, а потом просто заговорить на этом языке, попав туда впервые в жизни... Как ни невероятно, но в идеале я должна была бы брать и читать книги на незнакомом языке сразу, вернее, просмотрев, сразу понять их целыми, так и не увидев словарей. Ибо раньше никаких словарей и в помине не было.
Но тут я взбунтовалась. Надо сказать, что это уже не было средневековье или древность, когда каждое крошечное княжество и племя имело свой собственный язык, письменность и книги, потому языков были десятки тысяч по всему миру, и подобный навык был нужен для шпиона, как дыхание. Ибо от этого, от умения мгновенно мимикрировать, зависела жизнь шпиона и убийцы, а кончать свои дни сваренным в кипящем масле удовольствие малое. Не говоря уже о том, что словарей просто не существовало – и не существовало такого понятия, как словари. Я убеждала беспощадного наставника, что сейчас иное время и пятидесяти языков достаточно вот так... – я жалобно показывала на горло.
Но он не обращал на глупости пустоголового младенца внимания, и просто сказал раз и навсегда, что это традиция. А значит, я должна сделать это, как член его общины, и точка. И пришлось напрягать мозги так, что они вылазили... Мол, умение осваивать языки это украшение невидимого убийцы, а украшения носят не спрашивая.
Все росло. И моя деятельность и богатства людей. И я не знаю, может, я сошла бы с ума в детстве (Мари, кстати, все время делает характерные намеки). Или полностью поглотила бы страну за страной (шутка), выкинув королей, как кукушка птенцов из гнезда, и проглотив мир, а дальше заглатывая звезды, как в сказке, одну за другой, если б в один прекрасный день... Ну вот, наконец, решусь и скажу... Если б в один прекрасный паскудный день в поместье не приехал сын старого графа, с удивлением однажды случайно на задании в другой стране мимоходом узнавший, что он потерял отца, а значит, стал графом по непреложным английским законам.
Глава 5.
Уже рассказывая мне взрослой, один человек (мама) по секрету мне открыл, как это было. Ибо я, естественно, помню легендарную встречу весьма смутно, ибо была слишком маленькая.
В общем, дело было так. Некий молодой человек, с полным правом всю жизнь считавший себя будущим графом, и бывший абсолютной копией своего отца, то есть не имевший ни малейших сомнений в своем происхождении, а имевший маму, документы и запись о рождении в церковной книге родного прихода, неожиданно узнает, что, судя по всему, он стал наследником. Как он думал.
И вот молодой граф решил приехать, чтобы разобраться, что происходит в родном поместье, с чего это вдруг юристы его не предупредили. И вступить во владение титулом и майоратом против всяких там самозванцев.
Оценивая реально сейчас все, я понимаю, что мои реальные успехи были не так уж велики, особенно в смысле личных, а не общественных накоплений и богатств, и я даже не вошла тогда в список крупнейших землевладельцев Англии. Поднявшись до крупных середняков максимум... То же касалось шахт, приисков, банков и рудников вне наших земель – мы с японцем не вошли на самом деле в пятьсот богатейших людей Англии...
И теперь вы можете представить, что пережил граф, мирно прибывший в свой майорат с самыми лучшими намерениями.
Надо сказать, что несколько лет назад до этого он там был – ведь он там родился! Он был там один раз, узнал какие на имении долги и почему-то больше не приезжал. Как жаловались мне кредиторы. Которые тщетно пытались отловить молодого и сильного парня. Как заявил мне один ростовщик, он все равно не сумел бы отработать всем, кто хотели, потому его пытались использовать просто по назначению – для разведения. То есть женить на дочке местного еврея.