Как все начиналось
Шрифт:
На уровне лошадиных ног открылось оконце, и чей-то тонкий голос грубо спросил:
– Чего надо?
Гном свесился, держась за седло, и почти засунул большую башку в квадратный проем:
– Девица тут одна к старцу вашему Питриму просится.
– Убери свою страшную харю от моего лица, – прошипел голос, – и передай своей девице, что у нас приемные дни только по средам, а сегодня четверг.
– Да иди ты со своим расписанием! – рявкнул Пан. – Мы всю Словению проехали, чтобы с вашим святым угодником свидеться!
– Ничего
– Открой эту калитку!
– А вы лагерь здесь разбейте до среды! – съехидничал голос.
– Тоже мне, нашел паломников! – злился гном. – Я тебе тут весь скит разнесу! Открой немедленно!
Я покусала губу, а потом заорала:
– Меня зовут Ася Вехрова – я Бабочка! Я хочу знать, что это значит!
Может, и прозвучало помпезно, но через мгновение мы услышали скрежет отпираемого засова. Ворота со скрипом отворились, и нашим взорам предстал огромный чистый двор со множеством построек.
В центре стоял большой дом-сруб из цельных стволов с высоким крыльцом, на котором сидела черная кошка, осматривающая нас круглыми желтыми глазами. На окнах красовались резные наличники, ставни были открыты, и легкий ветерок колыхал белые ситцевые занавески. На крыше вместо петушка сиял позолоченный крест.
– Аська, – буркнул гном, подходя ко мне, – знаешь заветное слово, сразу говори, а не придуривайся!
Я засмотрелась на крест, светящийся в вышине.
– Интересно, он золотой? – спросила я пустоту.
– Обижаешь, – пробурчал Пан, – высшая проба!
К нам вышли двое монахов. Один – упитанный и бородатый, в черной рясе из грубого материала, подпоясанной веревкой, волосы длинные, спутанные, под одеждой явственно проступал живот. Толстячок шел со смирением в каждой черточке румяного лица, сложив руки на животике. Второй – длинный, сутулый, ряса висела на нем, как на деревянной вешалке, еще сильнее подчеркивая неестественную худобу; сам безусый, волосы на голове, в отличие от собрата, жидкие и светлые, сосульками свисающие с остроконечного черепа. В глазах смирение и покорность.
Отчего-то мне захотелось прижать его к своей груди и утешить, как маленького потерявшегося ребенка.
– Здравствуйте, – приятным басом поприветствовал нас первый, – меня зовут брат Еремей.
– Очень приятно, – я кивнула, – а я Ася. Просто Ася.
Я дружелюбно протянула руку для приветствия, но мой жест остался незамеченным. Очевидно, у отшельников было не принято пожимать руки первым встречным-поперечным. Может, они раскланиваются в пояс? Но кланяться нам никто не собирался.
– Зачем пожаловали? – тем же тоном поинтересовался брат Еремей.
– Мне бы с Питримом встретиться, – пролепетала я, уже жалея о своей затее.
– Старец никого не принимает, – блаженно произнес Еремей. Как ни старался он показать смирение, на лицо лезла подленькая злорадная улыбочка.
– Ага. – Я кивнула и беспомощно посмотрела на гнома, тот пожал плечами, но нам ответил второй монах:
– Старец Питрим скорбит о детях неразумных. На прошлой неделе нас служки Совета посетили…
– Действительно, – встряла я, прерывая его меланхоличную речь, – а Ваня у нас тоже в Совете работает. У него уже ступень теоретика.
Обоих монахов как-то странно передернуло. Еремей откашлялся, покосился на собрата и начал перечислять, загибая пальцы:
– Они залезли в погреб и выпили месячный запас пива, – я вытянула губы, – потом выпустили черта четырехкопытного, – я едва не поперхнулась, – и написали на стене прибежища блаженного старца Питрима срамное слово! – загробным голосом закончил Еремей.
– Срамное слово? – ужаснулась я. – Наш Ваня не такой, он милый интеллигентный парень.
В этот момент «интеллигентный парень» с выбитым зубом и синяком под глазом вполне безобидно заинтересовался миленькими голубенькими цветочками, торчащими в хаотичном порядке на огромной, больше похожей на могильный холмик, клумбе. Он долго тянулся к одному из венчиков, не удержался в седле и начал медленно заваливаться набок. Раздался глухой удар, Ваня распластался на клумбе, потом, надеясь, что никто не заметил недоразумения, вскочил на ноги и, махнув рукой, вернул помятым цветочкам первоначальный вид. Только чего-то он не рассчитал, и ровно через секунду клумба вместо облезлых стебельков пышно покрылась ярко-багряными неизвестного происхождения бутонами.
Мы в оцепенении следили за Петушковым, а тот как ни в чем не бывало понюхал один из цветов, сморщился и направился в нашу сторону.
– Они, наверное, потрясающе пахнут, – осклабился гном в притворной улыбке.
Легкий ветерок донес до нас резкий запах отхожего места. Мы в смущении покосились на клумбу. Цветы распадались на глазах и летели вслед магу невероятным красным облаком, накрывая Ивана и тая в воздухе.
– Красота, – откашлялась я.
Святые отцы не двинулись с места, на застывших лицах отражалось недоверие. Еще немного, и они были готовы нас выставить за ворота.
– Вы говорите, бесенок по скиту носится? – фальшиво улыбнулась я, делая отчаянную попытку остаться в этом месте. – Так давайте мы его выловим!
Брат Еремей недоверчиво посмотрел на меня.
– Да мы с Ваней всех чертей Словении переловили, – еще шире улыбнулась я.
– Наш зело шустрый!
– Да и мы не лыком шиты!
Братья отошли в сторонку, дабы посовещаться, стоит ли впускать на территорию скита подозрительных странников. Пантелей подскочил ко мне и горячо зашептал мне в ухо: