Как все начиналось
Шрифт:
– Дайте этому идиоту сто золотых, – сказал он, продолжая смеяться и тыча пальцем в валяющегося в пыли Авдотия, – а девку под стражу. Продадим завтра какому-нибудь барану, пусть потом сам на себя пеняет, что боевого мага купить захотел!
Ночь я провела в доме, в крохотном чулане, со связанными руками и ногами и заодно с заткнутым кляпом ртом.
Случилось это так: после моей демонстрации силы меня притащили в помпезно и безвкусно отделанный особняк, закрыли в маленькой душной комнатке с огромной кроватью и заколоченными окнами, а местный ведьмак наложил печать
Я дождалась, когда в коридорах все стихнет, и легким заклинанием, сама не ожидая положительного результата, практически бесшумно выломала доску, приколоченную к окну, и осторожно выглянула вниз. Моя темница находилась на третьем этаже, спрыгнуть с такой высоты без травм я не смогла бы ни за какие коврижки, поэтому, прикинув расстояние, скрутила жгутом простыню, привязала ее к ножке кровати и начала спускаться вниз, недоумевая, отчего они не догадались опечатать окна.
Впрочем, ответ я получила незамедлительно.
За оконным выступом я не заметила, что моя комната располагается аккурат над балконом в апартаментах Графа. После того как мои стройные ножки и я сама с задранным до талии платьем повисли над балконным ограждением пред изумленным взором хозяина, судьба моего побега была решена. Меня самым подлым образом связали, заткнули рот тряпкой, чтобы не сильно голосила, посадили в темный чулан со старыми пыльными сундуками – задыхаться от удушающего запаха нафталина – и подперли дверь шкафом. Все! Конец!
* * *На невольничий рынок меня везли в закрытой черной карете, в потолке которой было окошко, загороженное железными прутьями. В него попадали солнечные лучи, расчерчивая пол полосками. Я тряслась на жесткой деревянной лавке и проклинала собственную глупость и неосторожность. Когда карета наконец остановилась и открыли дверь, то меня ослепил яркий дневной свет.
Подслеповато щурясь, я огляделась. Мы стояли посреди заполненной народом площади. Вокруг были маленькие деревянные сцены, словно я оказалась в странном театре, где на подмостках демонстрируют не спектакли, а живых рабов. Я впилась глазами в сутулую женщину, стоящую на таком деревянном возвышении. Внизу толпились покупатели, спорили, ругались, выкрикивали свою цену, словно покупали лошадь, а не человека.
«Пусть покажет зубы!» – заорал рыжий гном, а потом потребовал продемонстрировать все ее прелести. Меня передернуло.
– Шевелись! – Стражник пихнул меня в спину, и, держа за веревку, привязанную к шее, потащил к самой большой сцене. Там он что-то шепнул худому, загорелому от постоянного пребывания на солнце человеку, тот окинул меня недоверчивым взглядом и кивком головы предложил следовать за ним.
Меня привели к клеткам, тут-то я и запаниковала: за толстыми железными прутьями, словно дикие животные, сидели люди. Вокруг толпились покупатели, приглядывая себе товар покачественнее. На шее каждого пленника висела табличка с ценой. На меня надели такую же и пихнули к остальным рабам. Я забилась в угол, села на грязный пол и закрыла глаза, дабы не видеть любопытные ощупывающие взгляды.
– Ася! – раздался знакомый голос.
Я открыла глаза, рядом с клеткой, держась за прутья, стоял Пантелей.
– Пан! – Я вскочила на ноги и кинулась к нему, впервые в жизни чувствуя себя так, словно только что мою голову вытащили из петли. – Я так рада! – к горлу подступил горький комок. – Я так боялась, что вы меня не найдете!
Пантелей выглядел уставшим и измученным. Кроме забот и тревог мои поиски ничего не дали. Теперь, увидев меня в таком состоянии в Петенках, гном чувствовал в некотором роде даже облегчение.
– Я пыталась убежать, но была все время связана, даже силой воспользоваться не могла.
Пан настороженно оглядывался и нервничал, словно боялся быть узнанным.
– За тебя просят сто пятьдесят золотых! – пробормотал он. – У нас триста, постараемся перебить цену и выкупить тебя.
Я радостно улыбнулась. Теперь все будет хорошо!
– Где Анук?
– С Петушковым. Ванька тебя на другом рынке ищет. Ладно, я пошел. Главное, – он внимательно посмотрел на меня, – не бойся!
Я кивнула. Гном отошел от клетки, принял скучающий вид и начал рассматривать других невольников. Кажется, никто не заметил нашего торопливого разговора.
Солнце было в зените и нещадно палило, когда начались торги. Стражи вытаскивали одного за другим пленников из клеток и через некоторое время, когда несчастные уходили с молотка, возвращались за новой партией. Я видела хлипкие деревянные ступеньки, ведущие на главную сцену, куда утаскивали невольников: четыре ступени до позора и неволи.
«Хлип-хлип, хлип-хлип», – вторили они шагам заключенных.
Я надеялась на лучшее и старалась не замечать, как дрожат связанные руки и подгибаются колени. Вскоре пришли и за мной. Стражник выволок меня из клетки, и вот уже я делала эти четыре страшных шага, и уже под моим весом ступени издавали «хлип-хлип».
Меня прошиб пот, а перед глазами все поплыло. Веревку, что была на моей шее, привязали тройным узлом к столбу. Я стояла на возвышении, а внизу, словно речная гладь, волновалась толпа, я не видела ничего, кроме нескольких сотен голов.
Кто-то над ухом заорал:
– Девушка, сто пятьтдесят золотых!
Я вздрогнула, краски и звуки вернулись. По толпе прошел недовольный ропот – за такие деньги можно было купить шикарную женщину, а не девочку-подростка с многочисленными синяками и ссадинами.
– Беру! – заорал Пан. Я попыталась рассмотреть его, но все лица расплывались и смешивались.
Ведущий торгов замолк. Я испуганно посмотрела в его сторону: среднего роста, светлые волосы, густые брови, голубые глаза, – таких незапоминающихся лиц тысячи в огромной Словении, – но это уж точно до конца дней запечатлелось в моем мозгу. Он хитро улыбнулся в толпу и прокричал:
– Девушка обладает магическими способностями!
– Я беру ее за двести! – снова услышала я голос Пана.
– Пусть продемонстрирует! – заорал кто-то из толпы.