Какой простор! Книга вторая: Бытие

Борзенко Сергей Александрович

Ему не терпелось записать в дневник события текущего дня. И не забыть, что в цветущих липах у Третьяковской галереи жужжали пчелы, видимо, залетевшие в город из деревень. Северов изрядно насмешил его. Такой родной матери копейки не даст взаймы. А разве сквалыга может быть настоящим поэтом?

В просторном фойе за круглым столиком, накрытым бархатной скатертью с бахромой, тесно прижавшись друг к другу, сидели Гасинский и Люся, перед ними стояла початая бутылка лимонада. Аксенов настолько убедил себя, что друзья его на Воробьевых горах, что,

увидев их, даже попятился.

— А, Ваня! — обрадовался Гасинский.

— О чем это вы здесь толкуете?

— Да вот Юрий Александрович рассказывает о своей службе в Конармии. Только что поделился интересным анекдотом: Семен Михайлович Буденный, связавшись по телефону с каким-то генералом, приказал послать на станцию Суковкино белогвардейский бронепоезд. Бронепоезд, конечно, не замедлил прибыть, и щеголь-поручик, приняв Буденного за Мамонтова, отрапортовал ему: «Господин генерал, бронепоезд «Слава офицерам» прибыл в ваше распоряжение». Здорово, а? Вот она, романтика революции! — Девушка подняла стакан с лимонадом, посмотрела его на свет и выпила с наслаждением, как вино.

— До революции продавалась шипучка братьев Лагидзе. Выпьешь стакан — целый день шибает в нос, — вспомнил Гасинский и посмотрел на часы. — Пора, Вань, собираться.

Вечером они отправились на вокзал. Гасинский подарил Люсе свою карточку для бесплатного проезда в трамваях.

Около часа стояли в длиннющей очереди. Люся разглагольствовала:

— Если раньше искусство Дункан было связано с нарядными хороводами античных танцев, то теперь, после ее приезда в Россию, оно исходит из ритма трудовых движений. То, что артистка берет у рабочих: их радостное чувство, возникающее из ритма труда, — она возвращает им в танце.

— Для вас Дункан — это уже не имя, это программа, — смеясь говорил Ваня, заглядывая в карие глаза девушки.

С большим трудом приобрели билеты, и Ваня с директором фабзавуча уехали в Петроград, как последнюю память о Москве сохранив образ хорошенькой девушки, прощально взмахивающей носовым платком на перроне.

XIX

Отдел кадров трамвайного треста Ваню Аксенова, Сергея Харченко, Льва Альтмана и Юзика Нуллера направил на работу в Пискуновское депо.

Получив отпечатанное на машинке направление, ребята шумной стайкой отправились в депо. Принял их в своем крохотном кабинете начальник депо Иван Николаевич Доценко, рыжеволосый, болезненный человек, бывший слесарь. Он состоял в партии, еще задолго до революции, пять лет промаялся на каторжных работах в Сибири.

Ребята знали и любили Доценко. Не раз он приезжал в фабзавуч, интересовался учебой, критически относился к цитовскому методу и однажды выступил на комсомольском собрании с короткой, надолго запомнившейся ребятам речью. Говорил он тогда о великих задачах, возложенных историей на российский пролетариат, о профессиональной гордости рабочих.

Приветливо улыбаясь, Доценко поздравил

подростков с вступлением в ряды рабочего класса, каждому пожал руку, сказал, что посылает их на самую трудную работу, в бригаду слесарей по текущему ремонту вагонов. Бригадир — бывший матрос Антон Король — предупрежден о прибытии пополнения и ждет их всех в депо к двенадцати часам ночи. Бригада работает в ночной смене.

В половине двенадцатого ночи ребята гуртом ввалились в депо. Встретил их у ворот бригадир Король. Это был высокий, подвижной человек лет тридцати, с черной бородой и усами, похожий на карточного трефового короля.

— Значит, нашего полку прибыло. Один из вас будет работать электриком, остальные слесарями. В электрики пойдет вот этот парень, он вроде бы пожиже остальных. — И бригадир ткнул обкуренным пальцем в Альтмана. — Работа электрика вроде бы чище и деликатней слесарной. Но хороший трамвайщик должен быть одновременно и слесарем, и электриком, и вагоновожатым.

На соседней церкви часы глухо пробили двенадцать. Начало смены. Подростки увидели рабочих в измазанных спецовках, с инструментом, спускавшихся в канавы. Отныне эти рабочие становились их товарищами.

— Скипенко, возьми с собой паренька, введи его в курс дела! — крикнул Король высокому человеку в красноармейской фуражке и показал ему на Альтмана.

— Пошли, парень, — коротко сказал Скипенко, подавая Альтману ящик с инструментом. Альтман покорно взял ящик и пошел за рабочим.

Аксенов, Харченко и Нуллер спустились с Королем в пахнущую мазутом канаву, над которой на рельсах стояло три ярко-красных трамвайных вагона.

Темная канава пахнула сыростью и холодом, она была неглубока, и под вагонами приходилось идти согнувшись. Нуллер, шагавший впереди, больно ударился головой о выступ вагона, набил на голове шишку.

Король включил переносную электрическую лампу, осветил два мотора с вытертыми до блеска днищами, колеса, сложную систему тормозных рычагов, покрытую толстым слоем пыли и грязи.

— В этом вагоне нагревается подшипник мотора, и мы его сейчас заменим, — объяснил Король.

Бригадир тяжелым торцовым ключом отвинтил дюймовые гайки, снял залитые маслом буксы, подогнал по дну канавы рабочую тележку и, приподняв с ее помощью тяжелые лапы мотора, вытащил два медных, отсвечивающих тусклым золотом подшипника, на которых мотор покоился на толстой оси ската.

Ребятам хотелось вырвать у Короля инструменты, но на первый раз он, показывая, все делал сам, и все у него выходило легко и просто.

Замена подшипника отняла минут сорок. Время приближалось к часу ночи, и вскоре в депо один за другим стали въезжать трамваи. Поставив вагон на канаву, вагоновожатый в специальную, книгу, находящуюся у дежурного мастера, записывал обнаруженные в трамвае неисправности.

Выписав заявки вожатых на специальных листках, богатырского сложения мастер Семен Васильевич Гордеев отдал их бригадирам электриков и слесарей.