Калейдоскоп
Шрифт:
— Покажи Менеликовой, — обратился Базилий к Филипеку.
— Менеликова не разбирается в отметках.
— Она разбирается, чтоб ты знал, разбирается. Менеликова хорошо знает, что, кому и почем!
Обиженная женщина наклонилась над мешком. Какое-то время копалась в узелках. Потом выпрямилась и на открытой ладони подала подарок. Дедушка и внучек захлопали в ладоши.
— Яичек, — крикнул Филипек.
— Не говори так — яичек, только яичко, — поправил Базилий.
— Подумаешь, если умеешь давить на гашетку «фауикшака», то можешь говорить «яичек» вместо «яичко». (Истребители «ФАУ-ИКС», полгода назад признанные чудом техники, были в последнее время сняты со штата. Их место заняли улучшенные «ФАУ-ЗЕТ». И устаревшие «ФАУ-ИКС» были отданы средним школам. Мальчики называли истребители «фауикшаками», а девочки — «фауиксятами».) Настоящее яйцо. Сейчас себе сделаю… Дедушка, что я хочу себе сделать?
— Гоголь-моголь! — подсказал Базилий.
— Подожди… — Менеликова дала удивленному мальчику второе, еще более красивое яйцо.
— Яичка, — прошептал Филипек.
— Опять плохо. Если одно — это яичко, если два — яички. Тьфу, надо мне еще выпить. Язык меня совсем не слушается. Яичка? Яички? Да. Правильно говорю: яички. Беги, миленький, на кухню за кружкой. По дороге отправь маме телеграмму. Пусть немедленно возвращается. Я чувствую, что в корзине есть творожок… — добавил он тише.
Внучек выбежал. Базилий погрозил женщине пальцем.
— Менеликова, ох, Менеликова… Нельзя мальчику морочить голову. Два яичка!
— Ну что вы, уважаемый, разве это много для такого парня? Ведь он же мой крестник.
Базилий застыл с бутылкой вина в руке, поднял брови и тихо присвистнул.
— Ах так, и вы тоже…
Менеликова опустила голову.
— Два раза. Да, пан Базилий.
— Так, значит, его крестили семь раз. Вы, я…
— Обойдемся без фамилий. Мне за любопытство не платят. Цифра семь приносит счастье.
— Вот и сегодня ему повезло. Пятерку схватил.
— Способный ребенок. Золотой мальчик.
— За его здоровье!
— Не откажусь. Пан Базилий, с вами как поговоришь, так лет на двадцать молодеешь… Но ненадолго. А жаль.
— Спасибо. Так выпьем за нашего Филипека.
— Ах, если бы это был действительно наш Филипек… Тогда бы у нас было больше того, о чем поговорить.
Базилий улыбнулся, кивнул головой и развел руками.
— Челина, милая, немного вы опоздали. Может, и не на двадцать лет, но уж, наверное, на добрых несколько. Нам остается радоваться на чужих детей, внуков, да и тому, что есть еще желание, которое с будущего года нам придется называть аппетитом. Извините, забыл о туннелях.
— Поговорить тоже приятно, если есть с кем. Что, опять за Филипека? Нет, пью за маму Филипека и его дедушку. Амелия женщина с головой — это видно по ребенку. Приятно посмотреть.
— А что, голова нужна в этом деле? Ох, Цеся, Цеся, совсем с памятью плохо дело.
— Нужна, дорогой мой Базик, нужна и очень даже нужна. Дурак все испортит, ко всему отобьет охоту. Поверь мне, я на этом собаку съела.
Они помолчали в задумчивости. Челина первая взялась за стакан.
— Говорят, что после этой ракеты многое изменится к лучшему.
— Что может ракета? Полетит, вернется. Разобьется или не разобьется.
— Не знаю. Что-то должно ведь быть в людской молве. Может, ракета и в самом деле полетит далеко и вернется с важным известием. А может быть, просто каждое изменение приходит после ч е г о - т о и поэтому люди говорят, что после запуска ракеты произойдет то или другое?..
— Ну, выпьем.
— Сейчас. — Челина отодвинула протянутый ей стакан. — Подожди, у меня что-то для тебя, — говорила, склонившись над корзиной. — Вот, пожалуйста.
— Анютины глазки!.. Не верится, настоящие анютины глазки!
— Немного завяли, бедненькие. Хотя я и везла их в мокрой тряпочке.
— Пунцовые лепестки, желтые сердцевинки, прекрасные, настоящие анютины глазки.
— Трах! — крикнул Филипек, вбегая в комнату. — Кто сказал анютины глазки? Если яичко, то уж и анютино глазко. Глазко, глазко! Трах! Вторая очередь — в дедушку!
— Ешь свой гоголь-моголь и оставь меня в покое. Золотое сердце, Челина, золотое сердечко…
— Сердце познается во время торговли творожком. Уже поздно, а профессорши как не было, так и нет. Мне нужно идти.
— Дочка скоро вернется. Подождите, Менеликова, еще немного. А цветок нужно засушить, правда?
— Лучше всего положить в книгу.
— Я поищу, может, есть еще где-то на чердаке. Пока засуну его под стекло на письменном столе.
— Барахло. Вот-вот развалится. Совсем завял, — насмехался Филипек, поглощая гоголь-моголь. — Ого, слышите, мама возвращается.
— Я подожду на кухне. Не хочу, чтобы профессор видел меня с корзиной. Догадываться и видеть — это две совсем разные вещи.
— Зять не придет к обеду. Он допоздна засиживается в институте.
Тихий, но усиливающийся шум за окном. Тень коснулась стекол и скрылась за деревом.
— Машина Легарта. Самый лучший пилот Севера, — пояснил Филипек. — Кажется, он полетит на Великой Ракете.
— Бедная Амелия. Останься, я сам выйду ее встретить.
Амелия и Легарт, прижавшись друг к другу, стояли под оранжевым деревом. Базилий спрятался за кустами. Решил минуточку подождать.
— Мне было очень хорошо с тобой. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо, — сказала Амелия. — Жаль, что тебе нужно лететь. Зачем отправляют эту ракету? Не понимаю. Останься.
— Не умеют чувство выразить словами, — прошептал Базилий. — Ужас.
— Почему не хочешь остаться? Жаль терять время на полеты неизвестно куда. Ты и я. Я и ты. Вот что имеет какой-то смысл.
— Люди ждут очень многого от нашего полета. Даже те, которые ничего о ракете не слышали, хотят, чтобы она была запущена как можно скорее. Не могу тебе объяснить, но так говорят все вокруг. Поэтому нужно лететь. Похоже, нельзя не лететь.
— Надолго?
— Подробности я узнаю в последний момент. Недолго т а м может обозначать очень долго з д е с ь. Впрочем, сам не знаю. Я чувствую, что должен сказать тебе что-то очень приятное. Послушай… — Легарт стал рыться в карманах. — Где же это? Оставил в машине. Подожди, принесу.