Калейдоскоп

Зелинский Станислав

— Нет крюков! Нет шнуров в шкафах! И где эти бедные постояльцы должны вешаться в случае необходимости? На чердаке? В уборной?

Несколько позднее на четвертом этаже с треском открылось окно. Сановник высунулся из окна и гаркнул на весь город:

— И здесь тоже нет! Гостиница первой категории! Скандал!

— Он оплевал вам брюки, — сказал я тихо. — Отодвиньтесь, пожалуйста, наверное, он плюнет опять.

Директор махнул рукой.

— Жить после этого не хочется.

— Кто это такой?

— Сами видите. От новой должности у него разум помутился. Должность!.. Синекура, сударь. У него есть знакомства, надо думать. Выхлопотал себе место. Раньше было иначе, делал свое дело.

— Что делал?

— Ты как ребенок, — вздохнула Фумарола.

Директор рассмеялся.

— Что делал? Ну да, вы не здешний. У него вся карьера на рукавах. Что делал? Делал хорошо себе! Отрывал головы по приказанию. Сорок лет, господин хороший. А теперь над каждым нищим трясется и плачет. Холит, лелеет, всех целует. Изменился, наверно, сам себя не узнает в зеркале. Надо думать. У него же концессия!

— Короче говоря, палач на пенсии?

— Как звали, так и звали. Но откуда я ему найду крюки, веревки?

— Крюки найдутся, — раздался из толпы хриплый голос.

— А веревки?

— Поговорим.

— Идите в контору. Простите, господа.

Комиссия постановила: или крюки, или гостиница. Срок — до ужина. Вот откуда этот еженощный адский тарарам, отсюда головная боль, озноб, недосыпание. Вот так, из благих намерений родились серьезные преступления. Я зевнул в последний раз и встал, чтобы поесть сладкой кашки, которую приготовила незаменимая Фумарола.

Мы за ложки — директор в двери. Глаз Подбит, а в волосах кирпич и штукатурка. Общее впечатление: человек в ужасном состоянии.

— Вы готовы? Я бы советовал ехать, потому что погонщики пьют подогретую водку. Они готовы пить ее до потери сознания. Тогда и до несчастного случая недалеко.

— Правильно. Едем немедленно.

Фума кастрюльку с кашкой накрыла думкой и дважды обернула одеялом. Держась за руки, мы сбежали по лестнице. Возле дверей лежали верблюды. Мы мгновенно заняли места.

— Ада, уда! — завопили погонщики.

Топча костры, помчались мы на большой скорости среди стрельбы кнутов и бренчания колокольчиков. Мы неслись следом за проводником, потому что только он знал дорогу на вокзал. Во избежание толчеи в поездах и для рационального использования лагеря местоположение дворца покрывала глубокая тайна. Мы мчались так быстро, что на поворотах погонщики хватались за хвосты, чтобы не свалиться, были моменты, когда мы чудом не врезались в дерево или в стену дома. Во все более головокружительном темпе кавалькада выкатилась за город и понеслась в направлении стогообразного холма. Собственно, это был вокзал, умело замаскированный зелеными гирляндами, окруженный широким рвом, прекрасно вписанный в равнинный, плоский как стол пейзаж.

За рвом стоял Будзисук. В дороге меня укачало, и я с трудом смог поздороваться. Фумарола перенесла поездку значительно лучше. Она очаровательно улыбнулась и угостила Будзисука кашей. У меня потемнело в глазах. Барон едва прикоснулся к каше, так как к вокзалу подъехали запряженные волами возы с лестницами.

— По сигналу тревоги я вызвал к себе директоров и начальников важнейших отделов, — сказал Будзисук, показывая на мешки, которые с большой поспешностью бросали на перрон.

На перроне специальные рабочие отстегивали ремни, развязывали веревки и вытряхивали из мешков ответственных чиновников железной дороги. Некоторые из них были привезены в белье, некоторые вообще в чем мать родила, а одного директора доставили вместе с женой бухгалтера, что, разумеется, вызвало язвительные комментарии и остроты. Ослепленные солнцем железнодорожные спецы щурили глаза и кланялись на все стороны. Не обошлось и без забавного инцидента. После того как был развязан последний мешок, барон подпрыгнул, как кот при виде мыши. И сразу с бранью набросился на эскорт возов:

— Вы что, с ума сошли? Это директор другого ведомства! Кого вы, так-перетак, привезли? Назад в мешок и отставить в сторону. Когда вернемся, я его отвезу.

Приближалось время отъезда.

— Пожалуйста, садитесь, — шептали кондукторы. Губернатор спал в салон-вагоне, не хотели его будить.

Половина бригады нашего поезда носит тулупы и меховые шапки. Вторую половину одели в шорты и пробковые шлемы. От Будзисука я узнал, что это для лучшего сохранения тайны, чтобы до последней минуты никто не знал, куда мы едем, на юг или на север. Когда поезд двинулся, барон сообщил мне по секрету, что мы едем на юг и в районе Восьмой станции будем делать генеральную проверку. Отправляющиеся оттуда поезда опаздывают на десять и даже на двадцать месяцев, то есть, практически, совсем не приходят в Хопс. Начальник станции подозревается в различных мерзостях.

Едем. Пых, пых, дых, дых, чих, чих. Купе удобное, за окном скука. Для того чтобы убить время, играем в дурака. К нам часто захаживает барон. Посмотрит в карты, глянет Фуме за декольте, задумается, зевнет и возвращается в салон-вагон, где вокруг спящего Губернатора шепотом совещаются привезенные в мешках. Едем так день, ночь, ничего не происходит, кроме монотонного постукивания колес. Только на второй день около полудня внезапное торможение подняло нас с мест. Мы остановились в чистом поле. Будзисук выпрыгнул из салон-вагона и побежал в сторону паровоза. Пошел и я из любопытства.

Машинист разводил руками и не хотел ни о чем слышать.

— Я не смогу. Не буду рисковать. Может быть авария. Вы же сами, господин барон, видите, что не хватает левого рельса.

— Не рассказывайте. Есть левый рельс.

— Это правый. Левого нет.

— Есть!

Так они попрепирались немного и успокоились, потому что действительно не хватало одного рельса. К счастью, мы везли с собой большой запас рельсов, поэтому после двухчасовой проволочки двинулись в путь, но уже значительно медленнее, потому что надо было укладывать, разбирать и снова укладывать путь. Прошло несколько дней и ночей, прежде чем мы достигли Восьмой станции. Уже издалека были видны стоящие под парами паровозы. Из большого железнодорожного узла в разные стороны света расходились пути. К сожалению, однорельсовые.

— Это экспресс, — вскипел Будзисук, — который год тому назад должен быть в семнадцать ноль три в Хопсе! Вот вам, пожалуйста, полюбуйтесь — пеленки в окнах, на крышах примусы, на паровозе белье сушится! Пассажиры вместо того, чтобы ехать, размножаются в купе. Это должно прекратиться. И это прекратится!

После того как был уложен недостающий рельс, мы на полной скорости въехали на станцию. За окном промелькнул стоящий на перроне оркестр и начальство участка в парадных мундирах. Несмотря на то, что дата нашего приезда хранилась в тайне, наш приезд ни для кого не был неожиданностью. «Мерзавцы! Не только мерзавцы — жулики!» — вырвалось у Губернатора.