Калейдоскоп
Шрифт:
В Главной Канцелярии надо мыслить быстро. Я сразу увидел архитектора в совершенно ином свете. Я заметил то, чего не замечал до этого. Несмотря на известную профессиональную подготовку, архитектор был абсолютным нулем. Ему не хватало твердых убеждений. А без твердых убеждений, как известно, нет твердости в человеке. Я, разумеется, не буду повторять известную истину, что замечать надо только то, что в данный момент должно быть замечено.
Архитектор побледнел. Все зависело от продолжения. Слишком много чего? Ступенек? Или архитекторов? Разница существенная. Исправить проект или вернуться домой с головой на пике? Губернатор имел в виду ступеньки. Инженер облегченно вздохнул. Умер он, насколько помню, в другое время и по совершенно ерундовой
Итак, ступеней будет семьсот семьдесят шесть. По окончании работ, когда огласили Год Посещения Лестницы, гениальная поправка Губернатора дала начало новой отрасли науки.
Посетители говорили: «Построили лестницу, потому что когда насыпали гору, должны были сделать и лестницу. До Губернатора высоко, но дорога удобная. По этой лестнице и хромой поднимется без одышки». Болтая, считали ступени. Насчитав семьсот семьдесят шесть, терялись и сбегали вниз, чтобы начать считать, сначала. «Почему семьсот семьдесят шесть? Почему на одну меньше? Что это может означать?»
Вспоминаю, что происходило это давно. Привычка, что все должно быть чем-то, должно что-то означать, более чем сегодня осложняла жизнь. Губернатор гениально предвидел последствия уменьшения количества ступеней. Он говорил: «С мышлением будут трудности. Привычка ставить вопросы вроде: «Зачем?», «Почему?», «Что это такое?», «Что это значит?», «Чему это служит?» нескоро вылетит из голов. Кто хочет погасить лесной пожар (тогда как раз горели леса в разных частях страны), тот разжигает огонь в удобном для себя месте и пламя посылает против пламени. Некоторые спрашивают: «А зачем эти ступени?» Ошибочный, вредный вопрос. Правильно вопрос должен быть сформулирован так: «Почему у лестницы семьсот семьдесят семь ступеней?» Было бы, пожалуй, хорошо, если бы наши ученые заинтересовались этим вопросом. Может быть, они тоже придут к правильному выводу, что надо создать специальные исследовательские институты и лаборатории. Создали центры, которые координируют работы. Количество научных работников возросло в сто пятьдесят раз. Интерес к исследованиям задержал земляные работы в нескольких местах. Поставили мы там научно-нейтральные элементы, и работы пошли. А лестницу тем временем для публики закрыли, потому что во все институты нахлынули делегации. Будущие знаменитости и профессора с именем ползали на коленях снизу вверх и сверху вниз. Для многих это было началом блестящей научной карьеры. Измерения длились год. Они продолжались бы и дольше, если бы не пожарники. Однажды мы вызвали пожарные машины. Они вымыли лестницу дочиста, смыли нумерацию ступеней, заметки и записки, сделанные химическим карандашом. Ученые высушились на солнышке и разъехались каждый в свою сторону. Лестницу открыли для публики. Вы спрашиваете об итогах исследований? Я начинаю сомневаться, внимательно ли вы слушали. А, вы пошутили, понимаю.
А сейчас, пожалуйста, посмотрите назад. Мы находимся на самой высокой террасе. Весь Хопс как на ладони. Обычно я пользуюсь лифтом, который поднимает меня к дверям кабинета, поэтому и я посмотрю с удовольствием. Зрелище стоит прогулки. Вы сравниваете город с бабочкой, обращенной к реке. Бабочка, приколотая булавкой? А, эта башня в центре. Я не разделяю вашего мнения. Губернатор сказал: «Хопс — это цветок». О бабочке никогда разговора не было. Вы не считаете, что сравнивать большой город, известный своими памятниками и учреждениями, с бабочкой немного бестактно? Бабочка невольно ассоциируется с чем-то непостоянным, ветреным, легкомысленным и капризным. Доверимся же лучше мнению Губернатора и будем называть Хопс так, как следует его называть, то есть цветком.
А теперь сюда. Войдем в прихожую. Оставьте там трость, портфель и сержанта. Фотоаппарат? Да, разумеется, вы можете взять его с собой. Правила, насколько мне помнится, рекомендуют вынуть кассету и вывинтить объектив. Других ограничений я что-то не припомню. Идите на середину. Ну, смелее!
Будзисук открыл двери. Три человека из обслуживающего
— Сейчас все будет хорошо, — сказал старший. — Мягкое кресло дорогому гостю! А мы уже бежим выписывать квитанцию.
Самые большие хлопоты доставил фотоаппарат.
— Мы не можем его принять. Аппарат надо иметь при себе. Ничего не поделаешь.
На вывинчивание объектива я не согласился. Ситуация становилась комически безнадежной. Будзисук не скрывал раздражения.
— У нас всегда что-нибудь испортят. Ох уж эти законники со своими предписаниями! От параграфов может голова лопнуть. Тащатся в хвосте жизни. Пройдет целый век, пока они заметят, что какое-нибудь предписание устарело. Что поделать? Возьмите аппарат под мою ответственность.
— Поймите, досточтимый барон, нельзя. — Старший достал толстый том и ногтем подчеркнул соответствующее предписание. — Вот здесь: «Запрещается…» — Остальной текст он заслонил пальцем. — Не обижайтесь, там дальше секретное предписание.
— Секретное, несекретное, время идет. Поздно!
— Часы нами не правят, — огрызнулся старший.
Опять загвоздка. Положение спасла Фумарола.
— Дай аппарат мне.
— Прекрасная идея! — Будзисук потер руки. — Знаешь, я бы ее повысил. За такой бюст и за такие идеи.
Старший гардеробщик держался более сдержанно.
— Аппарат не может быть на виду. Пусть сержант спрячет его под юбку, под блузку или куда хочет.
— Осторожно, Фума, телеобъектив!
Персонал повернулся спиной.
— Нам на такие вещи смотреть нельзя.
Поместив аппарат в безопасное место, я поцеловал Фуму и призвал к стойкости.
— Возвращайся быстрее. Мне с этим аппаратом будет скучно.
Старший взял Фуму под руку и повел в сторону пронумерованных нар.
— Мужское отделение! — Фумарола рванулась назад.
— Верно, но в женском у нас две старухи. Никто не является за получением их, и старух уже не слышно. В мужском пусто, вам будет свободней.
Фумарола вошла, старший захлопнул дверь.
— Я тебя прошу, только не потеряй квитанцию… — шепнула она сквозь железную решетку.
Из гардероба в Главную Канцелярию мы сделали еще несколько шагов. Я обратил внимание на застекленные будки, стоящие возле ворот.
— Телефоны?
— Нет, это не телефоны. Раньше под стенами Главной Канцелярии собирались разные мошенники. Мошенники внушали посетителям, что несколько ударов по физиономии — это прекрасная подготовка к аудиенции у Губернатора. Они выманивали последние гроши за то, что халтурно били морду. Просители ворчали, но платили, потому что никто сам себе хорошо этого не сделает. Я видел старушку, которая отдала «строителю», — так называли этих воров, — довольно большой мешок с провизией. Потрясенный бессовестным грабежом, я подал рапорт Губернатору. На следующий день мошенников прогнали. На площади поставили эстетического вида кабины. Опустите мелкую монету, и начнет действовать автомат. Выдвинется правый рычаг и схватит клещами за шею. А в это время второй, металлический прут, оканчивающийся полоской толстой резины, бьет наотмашь шестьдесят шесть раз. Хотите попробовать? Я не уговариваю, но плата очень низкая. Нерентабельное предприятие. Мы доплачиваем за каждое мордобитие. Клиенты? А что? Как везде, одни хвалят, другие ругают. Жалуются, что надо стоять в очереди, что трудно с мелочью. Правда, аппараты очень часто портятся, и тогда вместо резины бьют металлическим прутом.
Будзисук сквозь стекло заглянул в ближайшую кабину.
— Ну вот. Так и знал. Кровь на полу, в углу женское ухо. Этого не должно быть. Консерваторы тоже хороши субчики.
Пройдя охраняемые ворота, мы вошли во двор.
— Я рассказал обо всем, о чем, по моему мнению, вы должны быть информированы. Теперь займемся цветами. Они достойны внимания. Губернатор имеет слабость к крупным предметам. Нигде вы не увидите таких огромных роз. Ружье Губернатора занимает половину павильона, возле которого мы находимся.