Каменка
Шрифт:
— Что, ваши дутъ сегодня? — спросилъ онъ чьего-то кучера, ведшаго утромъ къ рк лошадей.
— демъ, будемъ въ ту субботу.
Въ слдующую субботу, Шервудъ ршилъ получше и толкомъ все сдлать, смазать сапоги, выждать, когда все угомонится, вновь пробраться къ заманчивой двери, все терпливо выслушать, запомнить и записать въ особую тетрадь. — «Смльчаки! — на Аракчеева строятъ подкопы!» — разсуждалъ онъ, «въ лагер подъ Лещиномъ собираются все ршить… волю крестьянамъ хотятъ объявить!»
Въ ожиданіи этого дня, чтобъ не дать подозрній, Шервудъ притворился разсяннымъ, безпечнымъ; никого,
Вторая суббота пришла. Шервудъ узналъ еще боле. Въ свою тетрадь онъ занесъ имена и адрессы многихъ членовъ союза, ихъ тайныя намренія и цли, даже вскользь кмъ либо сказанныя, необдуманно-смлыя слова, въ род ребяческой, безумной похвалы Мишеля, съ пной у рта: «убивать! рзать всхъ…. нечего щадить враговъ!»
Собраніе на этотъ разъ окончательно обсуждало вопросъ о нкоторыхъ мрахъ, въ томъ числ чье-то предложеніе — не откладывать свободы крестьянъ. Шервудъ жадно слушалъ.
— Отдльныя, единичныя попытки каждаго изъ насъ не приведутъ ни къ чему, сказалъ чей-то голосъ за дверью: вонъ, Якушкинъ давно написалъ общую и безусловную вольную своимъ. Онъ даже возилъ ее въ Петербургъ, министру. И что-же вышло? Посл всякихъ отсрочекъ и мытарствъ, ему удалось добиться свиданія съ Кочубеемъ. Удивленный министръ его выслушалъ и отвтилъ: разсмотримъ, обсудимъ. И обсуждаютъ до сихъ поръ, скоро пять лтъ….
— Моего предположенія, — произнесъ Пестель: о подаренныхъ мн деревняхъ я ужъ никуда и не посылалъ.
— Да и не для чего! — отозвался Бестужевъ-Рюминъ: еще сочтутъ нарушителемъ общаго спокойствія…. вдь у насъ какъ!
— И будутъ правы! — сказалъ Поджіо: строго говоря, какъ члены тайнаго общества, даже для такихъ возвышенныхъ цлей, мы все-же заговорщики, преступники. Надо говорить правду…. Какъ ни перебирай, а вс наши работы, подтвержденныя даже собственнымъ, доблестнымъ починомъ, — одн слабыя попытки непрошеннаго меньшинства…. отвлеченные, философскіе тезисы…. отмна цензуры, шутка-ли? сокращеніе воинской службы.
— Что же предпринять? — спросилъ Яфимовичъ: діагнозъ сдланъ, гд лекарства? и какъ узнать мнніе большинства, если наши стремленія и здсь называютъ идеальными, идущими не изъ опыта, а изъ головы?
— Я такъ не говорилъ, — возразилъ Поджіо.
— Нтъ, вы это сказали….
— Совтуютъ, — произнесъ Пестель: подать общее прошеніе отъ дворянъ.
— Съ сотнями, тысячами подписей! — вскрикнулъ Мишель: можно все въ тайн, не узнаетъ никто!
— Но не вс подпишутся, — возразилъ Поджіо: многіе противъ дароваго освобожденія; изъ нашихъ даже — Волконскій, Нарышкинъ, Трубецкой, да и другіе, — Александръ Барятинскій, — стоятъ за выкупъ крестьянъ отъ казны.
— И врно, если хотите, — произнесъ Яфимовичъ: даже Мордвиновъ, помните, совтовалъ платить, смотря по возрасту, отъ пятидесяти до двухъ-сотъ рублей за душу.
— Алтынники! — вскрикнулъ Мишель.
— Но съ ними могутъ согласиться, и рядомъ съ нашимъ прошеніемъ, пошлются другія, въ обратномъ смысл. Да и какъ собирать подписи?
— Выбрать смлую когорту! — проговорилъ Мишель: я и другіе возьмемся, въ мсяцъ, въ полгода объздимъ полъ-Россіи и привеземъ сто тысячъ подписей.
— Увлечемъ, заставимъ и Аракчеева, —
— Но онъ стоялъ за дв десятины надла всякой душ, и его мысль отвергли. Онъ противъ общиннаго управленія деревень….
— Къ черту его! обойдемся и безъ него! — произнесъ кто-то.
— Нтъ, нельзя пренебрегать услугами и врага, — возразилъ Давыдовъ.
— Долой враговъ! — крикнулъ Поджіо: имъ будетъ особый разсчетъ.
— Кинжалъ! — произнесъ Мишель.
— Позвольте, — опять вмшался Яфимовичъ: не подготовимъ исподволь общаго мннія, Кочубей введетъ ни то, ни сё…. полумры восемьсотъ пятаго года….
— На голоса!
— Что же ршать? — спросилъ Пестель:
— Все ршать…. нечего откладывать.
— Отложить, — сказалъ Ентальцевъ: надо списаться, узнать.
— А публикаціи въ газетахъ о продаж людей? — проговорилъ Давыдовъ: вдь это Африка, торгъ неграми!
— Отложить, не соберемъ подписей!
— Нечего откладывать, на голоса!
Обсуждались и другія мры, диктовались разныя бумаги.
«Какія открытія!» — разсуждалъ Шервудъ, пробираясь, въ эту вторую ночь, обратно во флигель:- «стремятся въ образованію простаго народа, къ уменьшенію сроковъ военной службы, къ устройству общиннаго управленія, отмн цензуры и къ освобожденію крестьянъ»…. — «Прямо письмо къ государю!» — сказалъ онъ себ: «меня, разумется, вызовутъ, и я все объясню… — Но спросятъ, — гд доказательства? и что, если эти люди отопрутся, спутаютъ, собьютъ? Все вдь такіе умники, тузы…. Завтра воскресенье — вс разъдутся. Не хать-ли и мн? Осталось только исправить шестерню и испытать ходъ колеса….»
Шервудъ то ршался исполнить задуманное, то падалъ духомъ и отступалъ. Рано утромъ онъ пошелъ на мельницу.
Погода стояла знойная. Пользуясь утренней прохладой, къ рк на мельницу пришли купаться каменскіе гости. Степенный говоръ прерывался изрдка шутками. Слуга разостлалъ коверъ, положилъ мыло и простыни, поставилъ тазы съ водой и ушелъ. Шервудъ, припиливая стержень шестерни, сидлъ въ мельниц у окна. Ему было видно, какъ пришли гости, какъ они разслись на ковр и по трав и стали раздваться. Кто-то пріятнымъ голосомъ заплъ французскую псню. — «Марсельеза!» — съ дрожью подумалъ Шервудъ, услыша знакомый по Москв напвъ. Онъ слдилъ за купающимися: все молодыя, стройныя и красивыя тла. Женственно-блый, высокій, кудрявый и такъ горячившійся на засданіяхъ, Мишель съ размаха бросился въ рку, За нимъ медленно, щупая голыми ногами берегъ, сошелъ къ вод плечистый, смуглый тломъ и съ полосой загара вкругъ шеи, Пестель. Сергй Муравьевъ-Апостолъ, намыленный и весь въ блой пн, какъ въ пуху, сидлъ на обрыв берега; щуря противъ солнца усталые, добрые глаза. Его красивое, круглое лицо, съ прямымъ носомъ, улыбалось.
— Tiens, cher ami, — сказалъ Муравьевъ Пестелю: какъ загорла твоя шея…
— Точно ожерелье! — проговорилъ, плеская себ водой на грудь и бока, Поджіо.
— Типунъ вамъ на языкъ, — добродушно усмхнулся всегда чопорно-сдержанный Пестель.
«Петля!» — пронеслось въ голов Шервуда. Онъ видлъ какъ, довольный теплой погодой и купаньемъ, Пестель съ удовольствіемъ потеръ себ полную, вспотвшую шею и ступилъ въ воду.
— Странно, — прибавилъ Пестель, собираясь погрузиться въ рку съ головой: я всегда думалъ одно, — какъ бы не утонуть…. не плаваю…