Каменка
Шрифт:
Мишель, вставъ съ телги, вжливо поклонился.
— Съ кмъ имю честь? — спросилъ онъ.
— Зинаида Львовна Витвицкая, — отвтила гувернантка, указывая на сопутницу, я — Элиза Шонъ….
Мишель назвалъ себя.
— Извините и меня, — сказалъ онъ, обращаясь къ гувернантк, какъ любитель верховой зды, не могу утерпть…. вашъ мундштукъ сильно затянутъ, лошадь деретъ голову, можетъ опрокинуться….
— Ахъ! — расхохоталась Зина, давно насилу сдерживавшая смхъ: вотъ любезно!.. а безъ этого вы, Элизъ, — вы…. упали бы…. ха, ха!
Раскатистый, звонкій смхъ двушки увлекъ и гувернантку и Мишеля. Вс смялись. Гувернантка встала
Пока Мишель возился съ мундштукомъ, изъ-за деревъ показался шарабанъ, въ немъ три мужчины и между ними одинъ военный.
— Вотъ вы гд…. въ чемъ дло? — спросили подъхавшіе.
— Мишель! ты какими судьбами? — вскрикнулъ военный. Въ послднемъ Мишель узналъ бывшаго товарища по семеновскому полку, Трепанина. Они дружески обнялись.
— Вотъ и кавалеръ! будетъ кадриль! — сказалъ Трепанинъ, представляя Мишеля прочему обществу.
— Отлично! милости просимъ къ намъ! — заговорили мужчины: отдохнете, повеселитесь….
— Нельзя, спшныя дла, очень благодаренъ! — твердилъ Мишель.
— Полно теб, - возразилъ Трепанинъ, такъ давно не видлись, — а это у моего дяди…. ухалъ подъ арестъ просрочившій мой братъ…. нтъ кавалера — будь любезенъ….до Ракитнаго рукой подать. И тетушка будетъ такъ рада….
Новыхъ отговорокъ Мишеля не приняли. Онъ отпустилъ почтовыхъ. Его вещи сложили въ шарабанъ. Дамскихъ лошадей взяли на поводъ, и все общество направилось въ Ракитное, черезъ лсъ, пшкомъ.
Въ тотъ же вечеръ Мишель танцовалъ въ дом Витвицкихъ, гд было нсколько сосднихъ барышень. На другой день была прогулка, верхами и въ экипажахъ, на паску, въ какое-то лсистое займище, завтракъ на трав подъ стогами и рыбная ловля въ озер. А вечеромъ опять гремлъ домашній оркестръ и снова танцовали. Мишель не отходилъ отъ Зины. Онъ забылъ и неотложныя порученія управы, и поздку въ Кіевъ, и весь союзъ. Такъ онъ здсь прогостилъ тогда съ недлю. Създивъ въ Кіевъ, онъ на обратномъ пути вновь свернулъ въ Ракитное. — «Неужели?» — твердилъ онъ себ; «и что это значитъ? ни покоя, ни сна…. все Зина, все она и ея свтлые, добрые, смющіеся глаза!» — Еще черезъ недлю, Мишель сдлалъ предложеніе Витвицкой и сталъ ея женихомъ.
Свадьба была назначена въ январ слдующаго года. Въ наступающемъ декабр Витвицкіе собирались, съ дочерью, въ Москву, — длать приданое и познакомиться съ матерью жениха. Мишелю, какъ штрафному, бывшему семеновцу, въздъ въ столицы былъ воспрещенъ, и онъ все обдумывалъ, какъ бы исхлопотать отпускъ и побывать въ Москв, вмст съ невстой.
Въ коренной дум косились на молодаго собрата, слали за него Васильковской управ замчанія и даже выговоры. — «Это безтолковый, невозможный мальчикъ», — говорилъ о немъ вожакъ южныхъ членовъ: «онъ ршителенъ до безумія, это правда; но у него голова не въ порядк». — Муравьевъ, умряя Мишеля, отстаивалъ его, ссылаясь на его искреннее служеніе общему длу, и даже, по поводу его сватовства, указывалъ, что онъ боле посвящаетъ времени дламъ союза, чмъ своей невст.
Мишель торжествовалъ: любовь и тайный союзъ!.. Романтическихъ клятвъ на кинжал и яд въ союз онъ уже не засталъ. При вступленіи, давалась простая, собственноручная росписка. Мишель помнилъ то сильное и страшное волненіе, которымъ онъ былъ охвачевъ при подписаніи подобной росписки. И хотя онъ зналъ, что, по уставу прочтенной имъ «зеленой книги», эта его росписка была, вслдъ за ея подписью,
Наконецъ, Мишель увидлъ и этого вожака, два года назадъ, на създ, въ Тульчин, въ имніи Мечислава Потоцкаго. Члены създа собрались въ квартир генералъ-интенданта второй арміи, Юшневскаго, и вс были какъ бы не по себ. Говорили разсянно, вяло, посматривая то на дверь, то на часы. Мишель, впрочемъ, былъ въ дух. Онъ уже не боялся, что его, какъ случалось прежде, не знаютъ, и что о немъ могутъ обидно спросить сосда: «Qu'est ce que c'est que cet homme, qu' on ne voit nul part?». Онъ былъ всмъ извстенъ, и хотя казался все еще восторженнымъ мальчикомъ, его уже называли не просто Мишель, а Михаилъ Павловичъ.
Кром предсдателя, ждали еще двухъ-трехъ запоздавшихъ товарищей. Въ назначенный часъ дверь отворилась.
Вошелъ невысокаго, даже нсколько ниже средняго, роста, плотный и на крпкихъ ногахъ, смуглый и съ пріятнымъ, строгимъ лицомъ, темно-волосый, коротко-остриженный и черноглазый, тридцати-двухъ-лтній человкъ. Сдержанный и вмст привтливый на видъ, онъ сразу приковывалъ къ себ вниманіе.
— Здравствуйте, господа, — не опоздалъ? — спросилъ онъ, пожимая руки на право и на лво.
Мишель при этомъ голос, съ внутреннею дрожью, сказалъ себ: это Пестель.
Сынъ бывшаго сибирскаго губернатора, воспитанникъ лучшихъ дрезденскихъ профессоровъ. потомъ пажескаго корпуса, Пестель въ двнадцатомъ году былъ раненъ въ ногу, двадцати лтъ уже имлъ шпагу за храбрость, былъ любимымъ адьютантомъ князя Витгенштейна, затмъ служилъ въ маріупольскихъ гусарахъ, во время греческаго возстанія былъ отряженъ для развдокъ въ Бессарабію и оттуда прислалъ государю Александру замчательную записку, смыслъ которой выразился въ новыхъ и тогда смлыхъ словахъ: «ныншняя борьба грековъ противъ ихъ угнетателей то-же, что нкогда была борьба русскихъ противъ ига татаръ». Теперь Пестель былъ начальникомъ вятскаго пхотнаго полка, состояніемъ котораго, на послднемъ смотру, государь былъ такъ доволенъ, что сказалъ: «Superbe! c'est comme la garde!» и командиру вятцевъ подарилъ три тысячи душъ крестьянъ.
Пестель вошелъ, съ толстою портфелью подъ мышкой, выслушалъ привтствія сочленовъ, сказалъ «къ длу, mes chers cammarades» и разложилъ бумаги на стол.
— Это опытъ кодекса будущихъ законовъ, — произнесъ онъ самоувренно и просто: я позволилъ себ назвать это…. въ память другой попытки, при Ярослав…. Русскою Правдой.
И онъ сталъ читать почти конченный трудъ, о которомъ въ союз было столько говору и ожиданій. Введеніе, распредленіе страны на области, округи, волости, на русскихъ и подвластныя племена, статьи о правахъ гражданства и о свобод крестьянъ текли плавно и легко. Мишель слушалъ съ напряженіемъ, хотя вскор былъ нсколько утомленъ. — «Однообразное и длинное чтеніе», — подумалъ онъ: «но предметъ первой важности, глубокій, хотя по невол сухой». Онъ не безъ удивленія и съ нкоторымъ ужасомъ замтилъ, что все-кто изъ слушателей морщился, какъ бы заглушая звокъ, а иные даже усиленно мигали, стараясь отогнать непрошенную дремоту. «Такое дло, — цлый подвигъ» — мыслилъ Мишель: а мы относимся такъ легко……