Каменка
Шрифт:
— «Что бы это значило?» — началъ разсуждать Шервудъ, прислушиваясь въ толкамъ семьи дворецкаго о постителяхъ Каменки: «въ карты они не играютъ, не кутятъ, не пьютъ…. съ дамами видятся только за чаемъ, да ужиномъ, сидятъ въ пристройк Василія Львовича, либо на верху, и на другой день разъзжаются…. Военные! ужъ не затвается-ли куда походъ? Что-то, по слухамъ, неладно въ Польш и какъ-бы опять на австрійской границ…. Что, если и впрямь, война, походъ? Очевидно, держатъ въ тайн, готовятся…. Узнать-бы и заране попроситься въ дйствующій отрядъ.»
Однажды, въ субботу, Шервудъ посл ужина ходилъ по двору. Его мучили сомннія, неизвстность. Таинственныя бесды прізжихъ дразнили его
Шервудъ оглянулся, примтилъ вблизи лстницу, служившую для закрытія ставень, прислонилъ ее въ стн и ползъ къ верхнему окну. Онъ уже былъ не вдали отъ подоконника, видлъ тни, колыхавшіяся по рам, и готовился, изъ-подъ занавски, разглядть, что происходитъ въ комнат. На двор, за калиткой, послышались шаги. Шервудъ быстро спустился на землю.
— «Нтъ», сказалъ онъ себ: «хоть отъ деревьевъ здсь и темно, на блой стн легко могутъ разглядть….» Онъ опять прошелъ въ садъ. Походивъ по ближней полян, онъ долго приглядывался къ свту въ верхнихъ окнахъ. Руки и ноги его дрожали, любопытство было до крайности возбуждено. Обычная вечерняя возня во двор понемногу затихла. Перестали скрипть и хлопать двери въ дом, на кухн и въ людскихъ. Прислуга, мало по малу, разбрелась по своимъ угламъ. У амбара пересталъ постукивать въ доску сторожъ. На деревн все также смолкло. Наступила полная тишина.
Шервудъ вышелъ изъ сада, поднялся на переднее крыльцо и, подождавъ съ минуту, бережно отперъ дверь въ сни. Осмотрвшись въ полу-тьм, онъ нащупалъ крутую, каменную лстницу, подумалъ: «это на верхъ…. если наткнусь на кого-нибудь, скажу, что по длу къ хозяину!» и, чуть касаясь ступеней, сталъ медленно подниматься. Нсколько разъ онъ останавливался, прислушиваясь. Его тревожилъ скрипъ собственныхъ сапогъ. Въ верхней передней не было никого. — «Прислуга, очевидно, съ разсчетомъ услана внизъ!» — мелькнуло въ ум Шервуда. Изъ смежной комнаты въ дверную щель передней пробивалась полоска свта; изъ-за двери ясно слышались оживленные голоса.
«Такъ и есть», — подумалъ Шервудъ, «обсужденіе похода…. готовится война…. Но какъ бы не попасться, получше разслышать?» — Онъ осмотрлся, снялъ сапоги, чтобы не скрипли, взялъ ихъ подъ мышку, подошелъ на цыпочкахъ къ заманчивой дверя и, замирая, приложилъ къ замочной скважин сперва глазъ, потомъ ухо. Онъ наблюдалъ нсколько мгновеній, отрывался отъ двери и опять жадно въ ней припадалъ. Кровь бросилась ему въ голову. Сердце билось такъ сильно, что онъ схватился за грудь и едва устоялъ на ногахъ.
V
Вокругъ большаго, заваленнаго бумагами стола, какъ разглядлъ Шервудъ, помщались вс обычные постители Каменки. Ближе другихъ, у лвой стны, сидлъ хозяинъ, Василій Львовичъ Давыдовъ. Вправо и бокомъ, также у двери, располагался пріхавшій въ тотъ день, коренастый и строгій лицомъ, полковникъ Пестель. За нимъ, съ перомъ въ рук, надъ бумагой, сидлъ, въ свитскомъ мундир, длинно-волосый и худощавый, съ выразительными глазами, подпоручикъ Лихаревъ. Пестель, съ ршительно протянутою рукой, что-то кончилъ объяснять. Лихаревъ, взглядывая на говорившаго, наклонялся, быстро записывая. Шервудъ затаилъ дыханіе и сталъ слушать. Первыя слова Пестеля бросили его въ холодъ и жаръ. «Онъ предсдатель, отбираетъ голоса…. что за диво?» — подумалъ Шервудъ. Пестель кончилъ. Началось общее разсужденіе. Французскій, съ примсью русскихъ выраженій, говоръ то затихалъ, то обновлялся съ новою силой. Шервуду
— Цензъ избирателей, произнесъ Юшневскій: до пяти сотъ фунтовъ серебра, избираемыхъ до трехъ тысячъ фунтовъ…. это дико! гд у насъ серебро?
— Крестьянъ освободить съ землей, — кричалъ Яфимовичъ.
— Не вс согласятся! безъ земли, съ одними дворами! возражали Поджіо и Ентальцевъ: еще назовутъ грабежомъ.
— Къ черту тупое меньшинство! вче! вспомните Новгородъ, Псковъ! — кричалъ, покрывая голоса прочихъ, Мишель.
Сомннія не было. Передъ Шервудомъ происходило засданіе тайнаго, политическаго общества.
Онъ перевелъ дыханіе, хотлъ еще слушать. Но Василій Львовичъ всталъ и, со словами:- «и такъ, воля крестьянъ, въ общемъ, ршена!» взялся за шнурокъ звонка. Остальные также, отодвигая кресла, встали. Шервудъ отпрянулъ отъ двери и опрометью, чуть помня себя, сбжалъ по лстниц. Въ сняхъ онъ въ ужас прижался въ углу. Мимо его, звая и охая, прошелъ снизу разбуженный звонкомъ Емельянъ.
Пропустивъ слугу, Шервудъ дрожащими руками надлъ сапоги, еще прислушался, выскользнулъ на крыльцо и стремглавъ бросился въ свой флигель. Не зажигая свчи, онъ быстро раздлся, легъ въ постель и старался заснуть. Сонъ отъ него бжалъ. — «Тайное общество! заговоръ противъ правительства!» — думалъ онъ, задыхаясь. Дрожа и не попадая зубомъ на зубъ, онъ разбиралъ свое невроятное открытіе. — «Такъ вотъ что», — мыслилъ онъ: «не походъ, не война…. вотъ цль этихъ собраній…. и это же? высшее офицерство, батальонные, полковые командиры. Недовольны, возмущены; строятъ тайные ковы. А я, затерянный въ этой глуши, безъ ихъ богатства и правъ, всми обходимый чужеземецъ…. И мн терпть еще семь долгихъ, унизительныхъ лтъ?…»
Тяжелыя, несбыточныя мысли вертлись въ голов Шервуда. Онъ неподвижно глядлъ съ кровати въ окно. Мухи жужжали и бились въ тсной, душной комнат. А за окномъ стояла тихая, звздная ночь. — «Бжать отъ этого ужаса!» — вдругъ подумалъ Шервудъ: «убить соблазнительный, дерзкій призракъ… А тамъ, вдали? тамъ вдь еще надются, ждутъ…. Можно отличиться, возвратить потерянное счастье. Нтъ выслуги выше; почести, богатство…. но вдь это предательство!»
Шервудъ вскочилъ, сталъ ощупью одваться. — «Тьфу, чертъ! да какъ же дрожатъ руки!» — мыслилъ онъ съ отвращеніемъ: «точно укралъ что-нибудь»…. — «Кончено, ршено!» — сказалъ онъ себ, выйдя на воздухъ и безсознательно вновь направляясь въ садъ: «о! подлая ловушка, выдача головой, за гостепріимство, пріютившаго меня человка…. И ужели я буду этимъ предателемъ, злодемъ, убійцей изъ-за угла?»
Долго Шервудъ бродилъ по темнымъ уступамъ и дорожкамъ сада, подходилъ къ рк, ложился въ кусты, на полянахъ. Верхи деревъ посвтлли. Стали видны холмы и ближній лсъ за Тясминомъ. Чирикнула и съ куста на кустъ перелетла, разбуженная какимъ то шорохомъ, птичка. Спящій, съ пристройками и крыльцами, блый домъ отчетливе вырзался, среди пирамидальныхъ тополей и развсистыхъ, старыхъ липъ.
«Сытые бсятся, что имъ! изъ моды, отъ жиру!» — злобно стиснувъ зубы, подумалъ Шервудъ. Онъ даже плюнулъ запекшимися губами. — «Чужое вдь, не мое»… — прибавилъ онъ, съ блдной усмшкой, вставая и возвращаясь домой: «отличія…. награды засыпятъ…. это врно! ни колебанія, ни шагу назадъ!»