Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью
Шрифт:
Даже дань Ятвагов род, в отличие от других латвинов, уже пятое колено никому не платил. А на самую лихую беду был у них схорон среди болот. И не каждый сопляк в их семье знал туда дорогу меж топями и трясинами. Только старшие да мужалые. Случись что, уходили ее сродники в болотную глушь. Ищи их там, коли жизнь не дорога.
Словом не было у Ятвы в роду никого родовитее самоземцев и горшечников. И в том она еще утром этого дня могла чем угодно поклясться… если бы не «варяжские терема»…
– Ну, стало быть, то Перунов знак, – изрекла Лада, нежно глядя на младенца, сопящего у материнской груди.
Надо же, за этими странными разговорами Ятва даже пропустила сладкий бабий миг, когда новорожденное дитя первый раз приникает к набухшему соску.
– Что за знак-то, Ладушка?
– Я
– Какой Перунов помазанник? Ты о ком это? О Готтине что ли?
– Да нет, Годину я сызмальства знаю. Он хоть мужик проворный, но серый, как и прочий люд в Ладони, и крови княжеской в нем ни капели нет. А вот сын его, которого ты ныне ему принесла, он аж три метки Перуновы несет.
– Да быть не может?! – усомнилась Ятва, глядя на задремавшего прямо с сиськой во рту младенца. То ли от этого взгляда, то ли сам собой, но в этот миг он проснулся и вновь зашевелил беззубыми челюстишками.
– Перво-наперво: на темечке у него шеломчик. Вон гляди под волосиками вроде тонкого рыбьего пузыря. Через день другой, как пуповина подсыхать станет, шеломчик иссохнет и пропадет. Но сейчас его еще видать.
И действительно на головке младшего из Годиновичей Ятва увидела едва заметную тонкую кожицу, точно маленькую шапочку, надетую не на волосы, а под них.
– Во-вторых, – продолжала Лада, – вот это родимое пятнышко на руке. Ни дать ни взять – туча Громовержцева, [79] на которой он по небу разъезжает да молнии в разные стороны раскидывает. Ну, а если с другого конца посмотреть, то опять же Дуб Перунов [80] выходит. Могучий и крепкий, как Дом.
Пятнышко роженица и сама заметила, да только прежде чем волхова об этом сказала, она бы и не подумала, на что оно похоже. А ведь и правда, если от локтя к плечу смотреть – грозовая туча видится, от плеча же к локтю – раскидистое дерево.
79
Громовержец – другое название Перуна, являвшегося так же богом грозы и молнии.
80
Дуб Перунов – согласно венедскому верованию земными домами Перуну служат дубы.
– Вот и глаз его тоже, – сказала ворожея.
– А глаз-то что? – спросила Ятва. В этом миг младенец нахмурился от какого-то неудобства и распахнул несмышленые глазенки: вокруг светло-светло-серой зеницы шел темно-синий ободок. Ну, как есть, глаза волчонка, да и только.
– Имеются и другие знаки, более верные, – продолжила Лада, посчитав, что Ятва поняла все, что волхова хотела сказать про глаза новорожденного: – но только ты их все равно не увидишь, поскольку они обычным людям незримы.
– И что же все это значит?
– А значит это, что родился в вашей семье Светлый Трувор. Дивный Ратарь. Великий воин, одним словом.
– Нет, Лада! Нет! – всполошилась Ятва: – Сними с дитяти эту Мокошь! Я знаю, ты можешь. Ты же всем волховам волхова! Ты же сама знаешь, что если в семье пахаря родится трувор, то быть большой беде. Придет на наши земли Недоля великая и польется кровь. Сделай же что-нибудь, Лада-Ладушка!
– Была бы я Ладой-Матерью, женою Перуновой, может статься, и сделала что-нибудь. Хотя и ей Мокшу-судьбу лишний раз умолять заказано. Так что смирись. Не всякий трувор в Явь для большой крови приходит. А метки Перуновы – это еще не трувор. Для того чтобы он таким стал, его еще и Радогаст [81] приветить должен. Именно его именем всех княжичей оберегать надо. А вот как с твоим дитем быть – мне еще поразмыслить надобно.
81
Радогаст, Радигощ, Радегаст – Бог гостеприимства и, одновременно, бог ратной славы.
– Посвяти его Велесу. [82] А, подруженька? Пусть дитятко дома сидит да за коровками присматривает. Глядишь, все и обойдется, – взмолилась роженица: – Пусть он лучше волхвом станет, чем ратарем Радогастовым.
– Ой, хитра ты, лисица-латвица, – покачала головой ворожея: – Да только забыла ты видать, что и Волх, Волк Огненный, сын Ящеров, [83] наперсник Велесов, не чужд битвам. Даром, что бьется он не мечем, а посохом. Хочешь ты, чтобы я дитя, Перуном Сварожичем [84] меченое, его супостату посвятила?
82
Велес, Змей Волос – бог мудрости, богатства и домашнего скота. Покровитель волхвов. Сын Рода и Коровы Земун.
83
Волх – бог битв, чародейства, окруты, повелитель зверей. Сын Ящера, змея, держащиго землю. Ящер – древний враг Сварога и Сварожичей. Очень близок к Велесу.
84
Сварог – бог неба и духовного мира. Родоначальник большинства славянских богов, поэтому они – Сварожичи.
– Ой, нет, Ладушка, – испугалась Ятва: – Это я сказала по неразумению. Не надо нам этой печали, чтобы Велес с Перуном из-за младенца ссорились.
– То-то, – похвалила ее Лада.
– Так как же быть, подруженька? – чуть не плакала Годинова жена.
– Я же сказала, думать я про то буду, а на новой месяце, приду к вам в дом и все, что нужно наворожить, наворожу, – задумчиво молвила волхова.
– Может пока пахарский оберег на дитя наложить? Чтоб спокойнее было, – попросила Ятва.
– Я ж говорю, без надобности он малому Годиновичу. Но если просишь, изволь.
И волхова вновь подняла ребенка на руки и затянула песню-заговор.
Пока длился обряд, роженица задремала. А когда проснулась, почувствовала себя такой сильной, что была готова тут же взяться за косарский нож и пойти резать траву.
Но вместо этого они с Ладой двинулись в городок.
– Лада, – окликнула Ятва волхову, несшую новорожденного и что-то курлыкавшую ему по-венедски.
– Что тебе?
– Лада-подруженька, Лелей-любавой тебя прошу: не говори ни кому о Перуновых метках. Пусть малец живет, как и все. А там видно будет…
– Ох-хо-хох, Ятва-латва, – с состраданием посмотрела на нее ведунья: – Не перехитришь ты Мокшу-судьбу. Ну, да будь по-твоему. Ни одна душа, ни одна живая скотинка, ни одна былинка-травинка никогда про знаки Перуновы от меня не узнает. Но за весь мир я ручаться не могу, сама понимаешь.
– Понимаю, – ответила молодая мать, принимая из рук волховы свое дитя и на ходу прикладывая его к набухшей от молозива груди.
Торх и Рада
Годину Евпатиевича по всему Волхову, да и по всему южному побережью Ладожского озера люди звали Родомыслом или Родомысличем. Но до Бога красноречия и разрешения споров Ладонинский самоземец, конечно, не дорос: не наградила его природа богатырской статью и зычным голосом. Не мог он спорящих разнять ни окриком, ни могучей дланью. Но если кто с холодной головой к нему приходил и толково суть тяжбы выкладывал, тем Година был как отец родной. Все стороны выслушает, обо всех даже пустяковых обстоятельствах расспросит, даже о таких, про которые спорщики в запале и думать забыли. А потом все их нелады по полочкам разложит да так складно, что и самим сутягам станет ясно, кто из них прав, а кто повинен. Поскольку же в большинстве случаев виноватыми были обе стороны, то и дела обычно решались ко всеобщему согласию и братанию. Вот народ со всех окрестных поселений и тянулся к городцу Ладони со своими раздорами и пересудами.