КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Шрифт:
– Не президент, - сказал Соломатин.
– Да бросьте вы, Сысолятин, ныть о бедственном положении божьих коровок!
– заявил Марат Ильич.
– Не до этого. Вон уже выходят. Надо бежать к ним!
Бежать не бежать, решил Соломатин, а сходить поглазеть на готовых было выложить шесть миллионов за кисловскую находку - не лишнее. Но остановился. И снова присел на скамейку.
Впускал на свою землю Павел Степанович с жестами гостеприимного хозяина, но и с очевидным напряжением чувств, человек десять. Первым, чуть-чуть суетясь, проследовал знакомый Соломатину домоуправитель миллионщика Квашнина Агалаков в белом костюме, безобразно мятом, будто ночь Агалаков провел на вокзальной лавке (не провел; в этом сезоне, вспомнил Соломатин, модой мятая одежда была понудительно добавлена к небритости). За Агалаковым шагал и явно - сам по себе, поджарый верзила лет тридцати пяти в палевой водолазке и джинсах, этот выбритый и немятый. «Квашнин!» - понял Соломатин. И взволновался. А среди прочих лиц двое оказались Соломатину знакомыми. Один из них в закусочной в Камергерском был назван краснодеревщиком и пружинных дел мастером. Второй знакомец был Ардальон Полосухин.
Вид он имел иностранца из недр прошлого века, а именно лондонского шофера двадцатых годов. То есть таких Соломатин видел в фильмах Хичкока или еще кого-то. Фуражка, очки с выкатом темных стекол, куртка и бриджи в крупную клетку, гольфы и ботинки автомобилиста. Не валенки, не валенки! Ботинки! Но на них галоши! О валенках Соломатин подумал не сразу, а когда доказательно определил, что возле мемориала вертится именно Ардальон Полосухин. Встретил бы он антиквариат-автомобилиста на улице, прошел бы мимо и не вздрогнул. А тут особая комбинация гостей и собственные предощущения обострили внимание Соломатина. Теперь и походка прежнего Ардальона вспомнилась - с выворотом правой ноги. Так-так-так! А не водитель ли он бетономешалки? Но логичнее было предположить, что проныра смог пробиться в советники-искусители к Квашнину. Тогда, стало быть, недалек Квашнин.
Гости уважительно, но без умилений выслушивали Каморзина, поглядывали на бочку, но как бы хмуро. Квашнин при этом молчал, переступал с пяток на носки, покачивался. Резко подступил к Павлу Степановичу Агалаков, говорил то ли укоряюще, то ли угрожая, под нос Павлу Степановичу совал компьютер с цифирками, пощелкивал. Павел Степанович мотал косматой головой - нет, мол, и нет. И тут с растяжением листа бумаги гостям был предъявлен, будто ярлык от хозяина Золотой Орды неспокойным тверским князьям, сертификат от вице-главы.
– Дурак наш Пашка-то!
– Марат Ильич опять пожелал иметь собеседником Соломатина.
– Выгоду не видит. А они что-то затевают. Этот их кудесник все время ходит вокруг бочки. Ни линейки у него нет, ни рулетки, ни теодолита, но видно что-то изучает, подсчитывает и кумекает. И сертификат уволокут с собой. Нет, надо за ними присматривать…
Кудесником Марат Ильич назвал краснодеревщика или пружинных дел мастера («Прокопьев, что ли, его фамилия…» - вспоминал Соломатин). «Вон, вон погляди, простенький на вид…» - шептал тогда Ардальон. В Камергерском этого Прокопьева Соломатин разглядывать не стал. Теперь же простеньким на вид он никак не выглядел. Ну неброский, из добродетельных простаков, что и в пустом вагоне метро примется уступать место вошедшей даме, но - с натурой. Из тех, что и с горячим утюгом не уговоришь. Но что он высматривал у Каморзина? А впрочем, пошло бы все подальше! С отбытием Елизаветы, понял Соломатин, происходящее в саду потеряло для него накал и смысл. И он закрыл глаза.
– Негоже так вести себя, Андрей Антонович, - услышал он.
– Негоже.
Зрительные восприятия пришлось возвращать. Ардальон Полосухин сидел рядом с ним. Фуражку снял, положил ее на клетчатые колени, очки загнал на лоб.
– Негоже!
– протянул Ардальон.
– Торжественный случай и гости. А ты высокомерно дремлешь.
– Очки. Они от чего?
– спросил Соломатин.
– От ветра? От пыли? От сияния дам?
– От недоброжелателей, - сказал Ардальон.
– Ты кучер на чьих облучках? Не на бетономешалке ли?
– Твое высокомерие мне понятно. Ты теперь при бочке, при сертификате и еще при чем-то, найденном в кисловском подвале. При чем?
– А есть в Москве улица Олжаса Епанешникова?
– спросил Соломатин.
– Конечно! С двух до трех часов раз в неделю. Доступна всем, кто знает среднюю полосу в Косынке.
– Из кожи у тебя одни краги? Почему на тебе так мало кожи?
– Я не комиссар. И не водитель кремлевских сумасшедших. Ты не увиливай. Что вам еще досталось в подвале дома Квашнина?
– Пень с маслом. Масло «Злато». В нем нет холестерина.
– Соломатин, кончай, валять дурака, - правая перчатка Ардальона отлетела в воздух, из рукава лондонского шофера выползло портмоне, кнопка отщелкнулась, левая рука Полосухина, также освобожденная от перчатки, вытащила стопку бумажек, извлекла из стопки листок и помахала им перед озадаченным Соломатиным.
– Вот твоя расписка, Андрюша. И никуда ты не денешься. Сейчас я тебе ее показываю. Вдруг забыл. А при необходимости она будет тебе предъявлена.
– Глупости, - сказал Соломатин.
– Для тебя глупости, - улыбнулся Ардальон.
– Для меня документ. Один среди прочих.
Ардальон вернул должный якорем держать Соломатина листок в стопку, как в карточную колоду, прокатал ее пальцами, вызвав треск, не способной к треску бумаги.
«Какое пакостное у него лицо», - подумал Соломатин.
– Пакостные лица бывают у мелких грешников, - сказал Ардальон.
– А я к мелким, по классификации кассирши Людмилы Васильевны, грешникам не отношусь.
– И все же лицо у тебя пакостное, - сказал Соломатин.
– Вкусовое суждение, - сказал Ардальон.
– Впрочем, мне на него наплевать. Кровь твоя, та, что на расписке, исследована. Не в больничной, понятно, манере. Хотя проведена идентификация и с твоими медицинскими показателями. Тут все в норме. Так что документик у меня подлинный. Не отвертишься. А вот иные особенности твоей крови выявили и особенности твоей судьбы. Должен сказать…
– Меня это не интересует, - резко сказал Соломатин.
– Не интересует - и не интересует, - сказал Ардальон.
– А жаль.
– А у тебя, Ардальоша, хлястик на куртке, - сказал Соломатин.
– И вытачки на бриджах.
– От твоих щедрот, Андрей Антонович, - рассмеялся Ардальон.
– От твоих!
– Чего вы явились-то сюда?
– У каждого свои причины.
– Свои причины ты мне не откроешь. Да они тебе и самому не ясны. А что тут делает Квашнин?
– У него спроси.
– Про шесть миллионов - это треп?
– Нет, не треп.