Канадий
Шрифт:
Во время прогулок по деревне я заметил, что тут все дома одинаково старые, почти прижатые друг к другу, они стоят рядком, образуя линию улицы. В центре церквушка из того же потемневшего камня, на колокольне – часы с римскими цифрами. Здесь много зелени и аромат первых цветов, спрятанных за каменными заборами. Кованые фигурные ворота, металлические детали и фонари над входом в дом. Кое-где булыжниковые дорожки, а проезжая часть улицы асфальтирована! Если бы ни эта современная деталь, то вся деревня смотрелась бы как средневековая реликвия.
Был я и на винограднике, который может стать моим. Конечно, меня сопровождала Эмма. В деревне она выглядела по-другому: джинсы и голубая футболка, вместо сапог полусапожки без каблуков, исчезли тёмные круги вокруг глаз – я её сразу и не узнал.
– Эмма, – говорю, – ты ли это?
– Под ноги смотри, – указала мне виноградница, – здесь тебе не город.
Она рассказывала мне о том, как растят виноградную лозу, как подвязывать растущие побеги к шпалере, как надо вовремя обрезать густые пучки – у нас они, вроде, пасынками называются.
– Когда делают тихое вино – ну, без пузырьков, или чтоб убрать лишнюю кислотность, никогда не используется сахар для подслащивания. Но в Шампани подслащивают. Что тут скажешь? Это абсолютно нормально. Сахар с небольшим количеством вина, которые добавляют в бутылку перед укупоркой, называют дозажный ликер.
– Никогда не слышал.
– Теперь знай. Большинство шампанских вин производится с применением этого ликера. А если его в вине нет, то на этикетке пишут: dosage zero или брют натуральный.
– Разберусь, – пообещал я и тут же поинтересовался: – А какие сорта винограда идут на приготовление шампанского?
– В основном три сорта: Пино Нуар, Пино Менье и Шардоне. Остальные сорта тоже разрешены. Но шампанское из них не найти. Самого винограда мало.
– А когда начинаются работы на винограднике?
– А в мае и начинаются, – с воодушевлением взялась она рассказывать, углядев мой интерес. – Нужно обработать лозу от вредителей – от филлоксеры.
Эмма – настоящая виноградная царица. Что тут скажешь?
Итак, несколько дней я провёл в доме бабушки Соланж. Однажды вечером она позвала меня к себе, а Виолет попросила выйти.
– Дитя моё, – прохрипела бабушка, – сегодня я должна отдать тебе ключ… от моей столичной квартиры. Подойди к комоду, открой нижний ящик…
Я выполнял указания Соланж, подтверждая свои действия словами: подошёл, открыл…
– …слева… или нет, справа у задней стенки шкатулка. Достань её.
Я достал. Подошёл к кровати и показал шкатулку.
– Она! – почти закричала бабушка. – Дай её мне.
Потом она снова указала мне на комод и велела отыскать в другом ящике книгу. Я отыскал и протянул её бабушке.
Она вытащила из книги сложенный пожелтевший листок, а из шкатулки – круглый двухбородочный ключ – прямо как у Буратино, только не золотой.
– Вот и пришёл срок, – проговорила владелица ключа, – ты должен съездить в Париж и осмотреть квартиру.
Она захрипела, потом затряслась и разрыдалась. Ну вот опять! Я досадовал, когда Соланж по нескольку раз на дню ни с того, ни с сего начинала рыдать. Луиза на это говорила, что нервная система старушки настолько ослабла, что любая эмоция вызывала у неё такую неадекватную реакцию.
Я присел на край кровати и взял бабушкину руку. Она стала затихать.
– Я обязательно посмотрю квартиру и всё тебе расскажу. И ещё…
Я хотел сказать, что непременно сфотографирую квартиру и покажу ей фотки в планшете, потом решил, что не смогу объяснить, что фотографии будут не бумажные и что такое планшет.
Бабушка Соланж умудрилась заранее оформить на меня доверенность на совершение действий с её имуществом по моему усмотрению – не знаю, как точно называется это документ по-русски. От меня требовалась только подпись в присутствии нотариуса, который пришёл прямо в дом к Соланж Божирон.
– Ты уверена, что это Канадий Будкин? – спросил нотариус, белоголовый старик, чуть ли не ровесник бабушки. – Ты видела его документы?
– Не сомневайся! – твёрдо ответила Соланж. – Я не буду обижать моего мальчика недоверием.
– Документ действителен до ухода из жизни мадам Божирон, – предупредил меня нотариус не моргая и протянул мне только что подписанную доверенность. – Но при вступлении в наследство…
Он не успел досказать предложение до конца, моя бабуля снова расплакалась. Слёз уже не было, были только всхлипы и стон…
На следующий день я самостоятельно поехал в Париж. До Эперне меня довёз Жильбер, всю дорогу развлекавший меня побасенками из деревенской жизни. Я немного нервничал, потому что пустая болтовня сбивала меня и не давала сосредоточиться на осознании ответственности момента.
Сегодня я передвигался, как во сне – в ощущении сгущённого до состояния желе воздуха. Мне хотелось лететь, а выходило медленное плавание.
Часовая поездка на транзитном поезде Страсбург-Париж показалась мне целой вечностью. Несколько станций метро, переход, снова метро, потом поход пешком.
Наконец я на улице Сите д’Антен. Слава богу, дом номер два должен быть в начале улицы. Я подошёл к четырёхэтажному дому с замиранием сердца. В первый момент я даже не рассмотрел, как он выглядит, так я спешил.
Открыл дверь подъезда. Внизу в застекленной каморке сидела консьержка. Довольно полная маленькая женщинка в круглых очках подняла глаза, отложила книжку – надо же, читает!
– Вы к кому? – спрашивает.
«К самому себе!» – хотел сказать я, но понял, что разговор затянется, а я спешил на встречу с бабушкиным прошлым и моим будущим. Надо было сформулировать ответ как можно короче, но максимально внятно. Я постарался: