Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
Принесли икону и Евангелие, поклялись друг другу в вечной дружбе и братстве.
Затем Гришка вспомнил:
— Жиды и люцинеры внесли в Государственную думу запрос обо мне. Я им покажу запрос! — он вскочил, взорвался, взъярился. Глаза его метали искры, горели огнем. Он то пищал бабьим голосом, то топал ногами и орал с пеной у рта:— А, стервы! А, окаянные! А, подлые!
Потребовал перо и бумагу, сел и с полчаса потел, кряхтел и стонал — писал телеграмму в Крым, государю и государыне. Наконец дописал.
"Ливадия, царям.
Миленький папа и мама! Вот бес-то силу берет
Свои каракули, похожие на куриные лапки, передал Квачи:
— Телеграмму отправишь нынче же! А теперь айда по домам! Хозяюшка! Красно солнышко! Пасибо тибе! Дай Бог по-хорошему,— он расцеловал хозяйку и обернулся к Елене: — Леночка, сестрица! Подь ко мне домой. Я тебе совет добрый дам...
Он чуть ли не на руках снес по лестнице доставшийся от Квачи подарок: Елена крепко обняла святого за шею и спрятала утомленное, полуобморочное лицо в его длинной бороде.
Все трое сели в автомобиль.
— Так не гоже, сестрица! Подь сюда! Садись сюды! — и он усадил Елену на колени, поскольку в машине было "тесновато".
Когда подъехали к дому старца, святой обернулся к Квачи:
— Аполончик, обожди здесь. А ты, Леночка, проводи меня, коли хочешь совета от старца! Завтра приходите оба, поговорим...
Пока святой наверху давал Елене советы, Квачи ждал на улице. Ждал не меньше часа. Наконец она вышла.
Квачи обиженно дулся. Елена улыбалась.
— Что за старец такой этот Гришка — ни одного седого волоса в бороде, — проворчал Квачи.
Елена промолчала.
Так, не проронив больше ни слова, доехали до дома.
Квачи провел Елену в комнату, сел.
— Нет, это уж слишком! — буркнул.
Елена по-прежнему улыбалась.
— И хорошо он тебя проверил?.. Ну и что? Обнаружил болезнь? — с ревнивой злостью процедил сквозь зубы.
— Сказал: не замочив ног, рыбу не поймаешь, — отрезала Елена, снимая платье, потягиваясь и по-прежнему лукаво улыбаясь.
— Все-таки как же он так быстро и осмотрел, и совет дал?
— Во всяком случае он лучше других докторов... — едко куснула Елена.
— Лучше меня?
— Тебя?.. Ха-ха-ха! Ты, Квачико, еще мальчик!
Квачи разволновался:
— Вот это уже неправда.
— Муж в поход ходил, а жена ему про битву сказывала — слыхал такую поговорку? Аа-ха-ха-ха! Не нравится? Как я погляжу, ты через меня хочешь и дело сделать, и для себя сберечь. Но тот, кто гонится за двумя зайцами, упускает обоих... Ах, не переживаешь? Так-то лучше... Ты человек умный...
— Смотри, без моего ведома ничего не затевай.
— Не бойся, без тебя я не сделаю ни шагу... Вместе начали, и продолжим вместе; ты умом, а я... а я глазами и улыбками... Приходи завтра, все обсудим. Не забудь про обещанные жемчуга...
Сказ о секретаре и охране святого
На
Елена показалась ему похорошевшей и расцветшей. Она тут же примерила дорогой подарок и радостная, счастливая, то кокетливо красовалась перед зеркалом, то висла у Квачи на шее, целовала его и, смеясь, шаловливо лепетала:
— Так ты вчера обиделся? Негодник... Но ведь сам же наставлял меня... Больше не обижаешься? Так-то лучше, мой милый. Забудь все... Я нарочно сказала, чтобы позлить тебя. Разве может этот старикан-сладкоежка сравниться с тобой — куда ему! Фу, грязный, неумытый!.. Фу, фу, пахнет воском и лампадным маслом... Уже едем? Что ж, я готова...
Через десять минут "мерседес" Квачантирадзе остановился на Гороховой улице у дома святого.
Бесо с помощниками был уже на месте.
На лестнице толпилось множество народу. Многие ждали своей очереди на улице.
Старец бранил какого-то генерала. Увидев Елену и Квачи, вскочил и крепко обнял обоих.
— Сиди и мотри, я чичас! — бросил он Квачи, Елену же увел в другую комнату и, когда распаленный и всклокоченный вернулся оттуда, сказал ему:— Сиклытарем будишь у мене. Зави хто поважней да почище будит...
Квачи стал исполнять обязанности секретаря. Бесо Шикия он назначил при себе помощником, Джалила поставил у входа, а Чхубишвили и остальным поручил разведку и надзор, поскольку у старца было множество врагов и опасность постоянно витала над ним.
В тот день через кабинет Гришки прошло не меньше ста человек. Откуда только и по какому поводу не приходили люди к чудотворцу! Из Владивостока и Варшавы, из Афона и Ташкента, из Соловков и бог весть из какой дыры — генералы и губернаторы, монахи и купцы, банкиры и адвокаты, крестьяне и монашки, священники и чиновники...
Святой сперва принял "чистых" просителей и красивых женщин.
Потом сбежал по лестнице, суя в руки кому рубль, кому трешник и покрикивая при этом:
— Молись за царей и меня!.. Некогда, некогда! Вот сиклытарь, скажи яму, ежели чаво надоти...— затем обессиленный упал в кресло и выдохнул: — Уф! Черти полосатые! Замучили совсем/
Новоиспеченному секретарю было чему удивляться. Грубоватый мужлан проявлял удивительную проницательность и гибкость. Он с одного взгляда определял сильного и слабого, выгодного и ни к чему не пригодного, умелого и бестолкового, и принимал соответственно: одних радостно, с объятиями и поцелуями; перед другими ломал шапку, лебезил и склабился; для третьих едва находил два-три грубых слова. Красивых женщин не отпускал, не обнадежив: обнимал крепко и прижимал утешительно. Если женщина жаловалась на хворь, Гришка уводил ее в другую комнату для осмотра и лечения или поручал Квачи записать адрес. Изредка садился с пером к столу, полчаса кряхтел и потел, в итоге выводил что-то настолько несуразное, словно по бумаге, обмакнув лапы в чернила, бегали куры и записывали свое кудахтанье.