Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

Седрак в начале очередной "операции" осторожничал, при разра­ботке плана и дележе добычи всегда был на месте, во время же са­мой работы либо заболевал, либо отговаривался неотложным делом; в крайнем случае опаздывал и затем отшучивался:

— Вах! Нашли тоже молодца! Если там нужен боксер-вышибала, Габо не хуже меня бокс знает. Если б дошло до кинжалов, то и тут вы сто очков мне дадите. Я — казначей...

Лади Чикинджиладзе по-прежнему постоянно жевал что-нибудь и все-таки жаловался на голод. В "деле" никогда не забегал вперед, трусил в хвосте за событиями, однако, если обстоятельства выталкивали его вперед,

не отступал, за другими не прятался и честно делал свою часть работы.

Габо Чхубишвили слегка пообтесался, но по-прежнему напоминал твердолобого упрямого буйвола; своей грубой прямотой и нахрапом он частенько вызывал в клане смуту; был ворчлив, занудлив, но преданно тащил ярмо общего дела и, как ребенок, подчинялся Квачи.

Джалил никогда ни о чем не просил, всегда был покорен судьбе, заглядывал Квачи в глаза и улыбался:

— Дай тебе Аллах удачи и мира, книаз-джан! Силино бедовый ты мужчина, силино умны!

Чем щедрей удача одаривала Квачи, тем больше он от нее тре­бовал. В поисках прекраснейшей возлюбленной — удачи ни перед чем не отступал; если дверь оказывалась заперта, ломился в окно, если и окно не поддавалось, проникал через дымоход и вылезал из камина.

Однажды именно так проник он в почтеннейший дом и оказался лицом к лицу с приятельницей хозяйки дома — пожилой дамой.

Квачи Квачантирадзе — статный курчавый, черноглазый и речис­тый красавец, уже изучил и усвоил повадки людей из общества. От­важная решимость, смелость и опыт сделали свое... открыли ему вра­та эдема, те самые, возле которых он долго колупался, подбирая клю­чи и тычась вслепую.

Сказ о начале нового "дела"

В Петербурге, на Васильевском острове у Квачи семикомнатный бельэтаж, обставленный роскошно и со вкусом. Его столовую темного дуба украшают "натюрморты" старых голландцев и фламандцев, кол­лекция старинных декоративных тарелок, севрский фарфор и вене­цианский хрусталь.

Большой зал сверкает и лучится. Четыре зеркала достигают по­толка. У стен выстроились в ряд стулья с золоченой резьбой. В углу концертный рояль. На окнах и дверях расшитые шелком атласные за­навеси и портьеры. Атласам и шелком обиты и стены. На них разве­шены картины Серова, Левитана, Маковского, Шишкина, а также не­сколько "ню" из парижского "Салона".

Кабинет и малые гостиные отделаны частью на европейский лад, частью на персидский. Текинские и хорасанские ковры, французские гобелены, бургундский бархат, редчайшее индийское шитье золотом, коллекция старинного оружия и драгоценные безделушки без счета.

В дальних и тихих помещениях книгохранилище и бильярдная.

Иногда по комнатам пробегает лакей, черно-белый, как сорока. У входа замер швейцар, пестрый, словно попугай, со строгим, грозным лицом.

В кабинете сидит князь Наполеон Аполлонович Квачантирадзе в расшитом бухарском халате; покуривая гаванскую сигару, просматри­вает газеты. У его ног на тигровой шкуре грозный английский дог и огромный светло-каштановый сенбернар.

Пушистая ангорская кошка ловит муху, попавшую между окон­ными рамами и играет с солнечными зайчиками.

На письменном столе скрючилась наряженная во фрак и цилиндр обезьянка, она мажет себе мордочку чернилами и гримасничает.

В апартаментах царят тишина и покой.

Личный секретарь Квачи — преданный Бесо Шикия входит не­слышно.

—A-а, Бесо, это ты? — лениво потянулся Квачи. Какие "ново­сти? Письма? Опять попрошайничают...

— Княгиня Голицына устраивает благотворительный бал-маскарад в пользу своей богадельни и просит вас быть распорядителем танцев.

— Ладно, положи на стол... Если не пойду, поблагодаришь и по­шлешь пятьсот рублей.

— Принц Кобург-Хоттель приглашает на ужин.

— Ах, надоел... Поблагодари и напиши, что занят.

— Князь Волконский продает арабского скакуна и...

— Достаточно... Таких арабских скакунов у меня уже десять.

— Завтра в яхт-клубе торжественный ужин в честь османского принца Мухтара Азиза.

— Хорошо. Напомни завтра.

— Билет в ложу императорского театра. Танцует Смирнова.

— Сходи сам... И отнеси букет.

— Еще одно письмо. Таня Прозорова пишет, что сегодня вечером в девять часов у нее будет "он".

— Дай сюда! — И он выхватил розовое письмо на шелковой бу­маге из рук Бесо. Прочитал, улыбнулся радостно.

— Наконец-то! Наконец!.. Уже год жду этой минуты... Знаешь, Бесо, о ком речь в этом письме? Не знаешь? Тогда я скажу. Хотя по­годи... Лучше потом...— Квачи взволнованно ходил по кабинету. Кровь бурно бежала по жилам, и сердце не умещалось в груди: — Прекрас­но!.. Настают новые времена!.. Фортуна постучалась в твою дверь и, если ты мужчина, не упускай ее! — бормотал Квачи, распаленный ог­нем идей и надежд. Затем обернулся к Бесо: — Позвони, чтобы пода­ли автомобиль Бенца... Погоди! Сегодняшней погоде больше подходит мерседес или "Берлье".

— Погода прекрасная. Лучше всего ландо.

— Будь по-твоему — ландо. Вороных не запрягать: они в прош­лый раз чуть не понесли. И пришли мне камердинера!

Затем взялся за телефон:

— Алло! Елена, ты?.. Да, да, это я, Квачи... С утренним поцелуем припадаю к твоим божественным рукам... Прошлой ночью? Да, выиг­рал что-то тысяч двадцать... Ах нет, что ты, что ты! Это тебе наврали, хотят нас поссорить, не верь... Нет, ту особу проводил не я, а князь Витгенштейн... Я нигде больше не был, отправился прямехонько до­мой... Ну ладно, довольно об этом, Елена. У меня серьезное дело. Тебе приглянулось жемчужное колье, так вот — если будешь паинь­кой, завтра же получишь его... Что? Услышит кто-нибудь? Так и под­садят на телефонной станции в Петербурге грузинку, чтобы наш с то­бой разговор подслушала! Ладно, ладно, все понял!.. Значит, жди меня дома, сейчас же выезжаю,— и он обратился к камердинеру: — Ну, мой дорогой Джалил, одень меня!

Пока Джалил одевал его, Квачи нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как необъезженный жеребец, и говорил:

— Хороший день!.. Прекрасный день!.. Молись, Джалил, чтобы моя затея кончилась удачей... Повидаю старца... посмотрим, устоит ли он против меня!.. Против моей Елены... Не хочу этот галстук... И этот тоже... Дай вон тот!

Джалил воздел руки к небу:

— Аллах иль Аллах! Дай бог удача моего книазя!

Дворецкий доложил:

— Ландо подано!..

Пара белых рысаков английской породы, запряженных по-англий­ски, легко катят изящное сверкающее ландо. Радом с кучером распра­вил плечи наряженный в черкеску Джалил.