Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

На нем была красная атласная рубаха, сшитая "его мамочкой" императрицей и расшитая синим шелком. Рубаху перехватывал спле­тенный из шелковых нитей пояс с кистями. Широкие бархатные шта­ны заправлены в лаковые сапоги гармошкой.

Святой словно бы усмехнулся:

— Мир вам и благословение Божие! — и вприпрыжку, выламы­ваясь и гримасничая, обошел всех, ощеряясь и, как Петрушка, разма­хивая руками. Он говорил на странном и непонятном русском, то и дело к месту и не к месту вставляя церковные слова. Никого не про­пустил: всех прижал к

груди и расцеловал, громко, со смаком. Кого поцеловал один раз, кого — два, а Елену сграбастал, как медведь, так, что та выгнулась, чуть не задушил в объятиях, зацеловал чуть не до крови и еле выпустил из рук.

К его руке приложились почтительно и благоговейно.

Гришка благословил всех и каждого одарил несколькими сло­вами.

Сухомлинову сказал:

— Навострен у тебя меч Господень?

Архиепископу Гермогену бросил:

— С нами Бог!

Царицынскому старику Илиодору заметил:

— Не одолеть нас жидам, сами сгинут!

Макарову холодно кинул:

— Пора кончать.

Елену обнадежил:

— Ищи исцеления во мне, сестра моя, и в тебе будет благоволе­ние мое!

Квачи хмыкнул, довольный.

Наконец пришел и его черед.

— Ищи и обрящешь! — ободрил его святой.

От обер-прокурора Синода он отвернулся.

Помощник обер-прокурора Саблер рухнул ему в ноги, плача и лепеча:

— Благословения, святой отец! Благословения и благоволения жажду!

Босая пророчица, апостол и "богородица" Лохтина вместе с Саблером пала ниц, обняла святого за колено и поцеловала носки его са­пог. Распутин поднял обоих, обоим отер поцелуями слезы, обоих об­надежил, всплакнул вместе с ними и прослезил других.

При виде этого по гостиной пополз шепоток:

— Лукьянова отстранят, обер-прокурором Синода назначат Саблера...

Затем все расселись и завели душеспасительную беседу.

По одну сторону от себя святой усадил своего апостола, а по другую — сияющую царственной красотой Елену; ей он сперва положил на колени, затем постепенно добрался до бедра.

Квачи обратил внимание на эту руку, усмехнулся в усы и поду­мал: "Клюнул! Началось!"

Лохтина обняла учителя за талию и прислонилась затуманенной головой к его плечу. Елена поначалу смущалась: сидела, потупясь, время от времени вскидывала черные миндалины своих глаз, каждый раз видела голубые фасолинки глаз святого и опять кокетливо отво­дила взор в сторону, пряча его за сетью ресниц.

Под конец и она склонила свою божественную голову на грудь учителя, закрыла глаза и затихла.

Все благоговейно взирали на эту живую картину и целомудрен­но улыбались, вспоминая сцену из "Священного писания" — Спаси­тель, Мария и Марфа.

"Вообще-то Елена больше похожа на Марию Магдалину..." — хмыкнул Квачи.

Вдруг святой старец ткнул в него палец и:

— Ты кто? — спросил.

— Князь Квачантирадзе, святой отец!

— Выходит, кавказец... Не люблю... Дикий народ... Чуть что — за кинжалы хватаются... Басурманы.

Квачи мягко пояснил:

— Я, святой отец, грузин. А грузины — православные.

Гришка удивился.

— Нешто христяне? Как тебя звать?

— Наполеон Аполлонович.

— Наполеон? Аполон? — опять удивился Гришка.

Его апостол, вдова Лохтина, объяснила оба имени.

— Значит, оба язычники, бесы! С нами крестная сила! — вос­кликнул Гришка и перекрестил всех.

Хозяйка дома шепнула ему на ухо:

— Молодой человек кузен этой дамы — Елены. Если помнишь, мы несколько раз говорили о нем.

Гришка сразу оттаял, подобрел.

— А-а-а-а, Аполончик? Так это ты дрался на Капказе за госусударя-батюшку, и святую Русь? Я тебя знаю, хорошо знаю! Ты был еще ранен, верно? Мне ндравится твое имя. Подь ко мне! Хатишь вина? — он еще раз расцеловал Квачи и его кузину.

Квачи от вина воздержался, сказал, что не пьет.

Разговор зашел о судьбах России, евреях, революции, третьем Риме и его всемирном господстве. Квачи воспользовался темой раз­говора и продемонстрировал живость своего ума, преданность церк­ви и престолу.

— Столыпин и Щегловитов — вот две могучие опоры святой Руси... Крамола еще не изжита до конца, ее корни не выкорчеваны... Гидра смуты и революции жива, у нее бьется сердце! Долг каждого сына отечества — очистить от скверны нашу прекрасную родину и святую церковь!

Квачи долго говорил об этом предмете; он плеснул масла в за­тухавшее пламя и перепугал успокоившихся было господ.

Вдова Лохтина подхватила его речи, снова вспыхнула, воспламе­нилась и с воплем рухнула в ноги святому:

— Гибнем, святой отец! Спаси и помоги, святой отец! Спаси!!!

Что-то забормотал и залепетал Саблер. И все прочие вслед за ним заволновались, повскакали с мест. И пошли опять чмоканье, жар­кие объятия, слезы и поцелуи...

В тот вечер решилась судьба нескольких министров, сенаторов, и архиепископов. Одни опустились вниз по житейской лестнице, дру­гие вползли на ступеньку выше.

Гости постепенно разъехались.

Святой отец увел Елену в комнату направо, хозяйка потащила Квачи в комнату налево.

Через час опять собрались вместе — на этот раз все были до­вольны друг другом.

Раскрасневшаяся Елена так и пылала; волосы ее растрепались, глаза маслянисто поблескивали.

Хозяйка дома и святой пошептались.

— Подь сюда! — позвал Гришка Квачи. — Ты мне ндравишься. Хатишь дружбу? Акромя таго, будиш мине охранять, патаму как жиды и люцинеры больно зло супротив мине имеют. Хатишь? Мотри мене харашо! Таня, подай икону, клятву будим давать.

Хочет Квачи дружить с Распутиным? Что за вопрос! Целый год он только об этом и мечтал, целый год прокладывал дорогу к старцу, искал путей-подступов к нему, ибо прекрасно сознавал, что имен­но он был подлинным царем и патриархом России и держал в своих руках всю власть над этой необъятной страной.