Канцоньере
Шрифт:
Но с раздутого ветрила
Вижу брег: иную жизнь –
И взываю к потопленью.
Не из тяги к потопленью –
Но чтоб просто видеть гавань,
Обрывающую жизнь!
Но мне вид: сижу в дубке,
Донельзя полны ветрила
Ветра – в сторону утесов.
Коль живым уйду с утесов
И изгнанью-потопленью
Вдруг натянет нос ветрило,
Чтоб мне кинуть якорь в гавань,
Притушив огонь в дубке –
Я б такую
Давший потопленью жизнь,
Мне, в дубке среди утесов,
В гавань прежде вдуй ветрило!
LXXXI. Io son s'i stanco sotto ‘l fascio antico
Я так устал под заскорузлым грузом
Моей порочности, моей вины, –
Что стать боюсь добычей сатаны,
Предавшись снова ненавистным узам.
Когда-то мне польстил своим союзом
Дух запредельный, борствуя за ны, –
Но кинул мя для горнея страны:
Мой взгляд его не ловит, ходит юзом.
Но глас его поныне все в ушах:
Убогие, вот лоно благодати,
Придите, коли сила есть в ногах!
Да кто ж тепла мне столько сможет дати,
Чтоб стал я аки голубь во перах –
Чтоб от тщеты земной мне воскрылати?
LXXXII. Io non fu’ d’amar voi lassato unquancho
Я вас не разлюбил, любезный друг,
И ввек не разлюблю, извольте видеть, –
Но как себя устал я ненавидеть!
Как надоело жаловаться вслух!
Хочу гробницу белую вокруг,
И над – прозванье той, кому обидеть
Меня легко – во мраморе откнидеть:
Я там наедине с собой сам-друг.
Но если сердце, полное любви,
Еще вам дорого не для издевок –
При нем вы прячьте коготки свои.
Пусть сплин ваш ждет других командировок,
Пусть гнев ваш дальние ведет бои, –
Простив меня за все, в чем был неловок.
LXXXIII. Se bianche non son prima ambe le tempie
Пока не стали белыми виски
И прошлое не стало настоящим, –
Я буду кланяться стрелам свистящим
Амура, кои на помин легки.
От них теперь не жду какой тоски
Иль тщи, откуль исхода не обрящем:
Проклятая стрела с жужжаньем вящим
Мне только что царапает соски.
Глаза теперь не плачут, хоть убей их,
Но в них слезы пока еще стоят,
Поднаторелые в своих затеях.
И чувства – греются, а не горят,
И сплю иль нет – в оказиях обеих
Сна роковые девы не смутят.
LXXXIV. Occhi piangete: accompagnate il core
– Глаза, настало время плакать вам:
Чрез вас погибель наша вторглась в сердце.
– Ах, нет, мы в этом только страстотерпцы,
К тому ж, мы плачем, как подстать глазам!
– Нет, уверяю вас, Амур бы к нам
Не смог попасть, не распахни вы дверцы.
– Ах, да, но с сердцем мы – единоверцы,
Так вот и наказанье б пополам!
– Ну, нет, позицьи ваши как-то хилы:
Вы составляли первый эшелон, –
На вас пришелся натиск вражей силы.
– Вот так всегда: у сильных свой закон,
Поди-ка докажи им свой резон,
А слабые – неправы и унылы.
LXXXV. Io amai sempre, et amo forte anchora
Любил всегда и все еще люблю,
И с каждым днем готов любить сильнее
Тот угол, где печаль мою развею,
Едва я от любви перетерплю,
Себя я там тотчас развеселю
И все земное от души отвею,
Но более – пред ней благоговею,
Которой мысленно прийти велю.
И вот она проходит предо мною –
Так благостна, так дивно хороша,
Что вот уж сердце вновь болит тоскою.
Изъязвлена, истерзана душа:
Не знай надежды я за высотою –
В моем углу я пал бы не дыша.
LXXXVI. Io avr`o sempre in odio la fenestra
О, как мне ненавистна эта щель,
Откуда бог в меня стрелами лупит:
Меня он ими, видите ль, не губит, –
Но мне хотелось бы уйти отсель.
Земная жизнь – тюрьма, а не отель:
Тут тысяча недугов вас острупит, –
И жаль бессмертную, когда наступит
На горло ей влеченья дикий хмель.
Несчастная, ей знать бы не мешало –
Из опыта, изрядного уже,
Что время мчит к концу нас от начала.
Уж сколько раз я баял ей, душе:
Пшла, жалкая, нам уходить пристало,
Пока в довольстве мы, а не в парше!
LXXXVII. S'i tosto come aven che l’arco scocchi
Как добрый лучник в миг, когда стрела
Уходит с тетивы, наверно скажет:
В цель попадет она или промажет –
Нормально или нет она пошла, –
Так, милая, и ваших глаз дела
Ясны вам ране, чем меня повяжет
Сердечная истома и обяжет