Каникулы Уморушки (Волшебные каникулы - 2)
Шрифт:
– Может быть, вы ребенку температуру померите?
– спросила она странную врачиху.
– Горлышко посмотрите, язык... Петечка, покажи тете врачу язык.
– Вот еще!
– возмутилась Чихаева.
– Станут мне всякие мальчишки язык показывать!
– Ну, хотя бы горлышко посмотрите!
– взмолилась несчастная бабушка.
Чихаева сжалилась и, подойдя к больному поближе, сказала:
– Петр, откройте, пожалуйста, рот.
Брыклин послушно выполнил указание врача.
– По-моему, все на месте, - с некоторым сомнением
– Посторонних предметов не наблюдается тоже.
– А температуру померите?
– спросила Виолетта Потаповна просто для очистки собственной совести. Веры в помощь местной медицины у нее уже не было.
– Померить можно, - кивнула головой Чихаева и, открыв свой чемоданчик, достала из него рулетку.
– Надеюсь, вы будете мерить температуру не этой штуковиной?!
– не выдержала Виолетта Потаповна и брезгливо указала на рулетку.
– Простите, но я перепутала чемоданчики, - покраснела Леля.
– По привычке взяла свой любимый...
Виолетта Потаповна достала из тумбочки градусник и сердито положила его на стол.
– Не забудьте его встряхнуть!
– напомнила она врачу.
– Зачем?!
– ахнула Леля.
– Если я стряхну градусник на пол, то он разобьется!
– Вы что, никогда не пользовались термометром?
– удивилась Виолетта Потаповна.
– Конечно, нет, - гордо ответила Леля.
– Я ни разу в жизни не болела!
– С вами все ясно...
– грустно проговорила Виолетта Потаповна и тяжело вздохнула: - Бедные дети!.. Бедный мой Петенька! Я так и не узнаю, чем ты болен!
Чихаевой стало стыдно и она, пряча глаза от пациента и его бабушки, сказала:
– Зато я защищала честь института... тридцать три раза!!! У меня двадцать медалей и шестьдесят четыре диплома! А еще два бронзовых ядра и одно серебряное!
Она положила рулетку обратно в чемоданчик, закрыла его и пошла к выходу. Уже в дверях, собираясь попрощаться с Виолеттой Потаповной, тихо проговорила:
– Наверное, мой диагноз насчет ОРЗ ошибочный... Не давайте внуку аспирин... Пусть полежит, отдохнет...
– Но что же все-таки с ним?
– спросила бабушка юную врачиху.
– Ходит скучный, глаза отводит, от еды отказывается, на щеках красные пятна... Ума не приложу, что с Петенькой случилось!
– А может быть, он что-нибудь скрывает? И даже в чем-то вас обманывает?
– предположила Леля.
– Мой внук не станет обманывать свою бабушку!
– обиделась за Петю Виолетта Потаповна.
– Его второе "я" не позволит ему это сделать! А вам, уважаемая, профессора в институте, наверное, иначе объясняли эти симптомы.
– Что говорили профессора - мне мешали узнать мои вечные соревнования. Но мой личный жизненный опыт...
– Леля не договорила и, кивнув на прощание головой, отправилась к другим пациентам.
Глава девятая,
в которой не вовремя зазвонил телефон
Иван Иванович и раньше любил немного помурлыкать себе под нос какую-нибудь песенку, а уж когда превратился в настоящего кота, то дал своей слабости волю на всю катушку. Он даже стал напоминать чем-то радиоприемник, который, включив, чтобы послушать новости, позабыли выключить. Богатейший репертуар, накопленный за долгие годы, выплеснул Иван Иванович на своих немногочисленных слушателей. Здесь было все: арии из опер и старинные романсы, народные песни и песни эстрадные, были даже песни без слов (просто мурлыканье). А некоторые вещи Гвоздиков сочинил сам. Весь репертуар Ивана Ивановича почему-то строился вокруг двух-трех тем: о кошках, о мышах, о мартовский ночах. Из огромных мировых запасов песенного творчества он выбирал вещи именно на эту тему. Так, например, в очередной раз сладко потянувшись и поточив коготки о ковер, Иван Иванович вдруг оповещал во всеуслышание:
"Я пушистый серенький котенок,
Не ловил ни разу я мышей..."
А через минуту, как ни в чем не бывало, серьезно заявлял:
"Жил да был черный кот за углом.
И кота ненавидел весь дом.
Только песня совсем не о том,
Как обидно быть черным котом!"
Пока Уморушка и Маришка гадали, как это из серенького котенка мог получиться черный-пречерный кот, Иван Иванович затягивал уже романс собственного сочинения:
"Хоть снег еще лежит на плоских крышах,
Но сердце чует март!.. любимый март!..
Хвосты котов колотятся по трубам,
И всюду слышен гвалт,
кошачий
громкий
гвалт!..
И пусть хозяйки люто проклинают
Нас по ночам,
по мартовским ночам!..
Мы вопли их иль не заметим вовсе,
Иль прямо с крыш
пошлем
ко всем чертям!"
– Какой снег, какой март, какие вопли, Иван Иванович!..
– пробовала вразумить вошедшего в раж певца Маришка.
– Лето на дворе! И снега давным-давно нет! И вообще, вы - не кот, а человек!
После таких замечаний Гвоздиков начинал немного сердиться и концерт свой на некоторое время прекращал.
– Послезавтра спектакль, я в роль вхожу, по системе великого реформатора занимаюсь... А вы... Эх вы!
– и старый учитель, обиженно свернувшись клубочком, отворачивался к спинке кресла, чтобы не видеть глупых и ничего не смыслящих в театральном деле девчонок.
Но уже через пять или десять минут из глубины кресла вновь раздавалось:
"Тише, мыши, кот на крыше,
А котята еще выше!
Разбегайтесь, мелкота!
Не тревожьте вы кота!"
И, услышав это, Маришка и Уморушка радостно переглядывались: кажется, их старый друг сменил гнев на милость!
Пел Иван Иванович про котят, умудрившихся залезть выше крыши, и вечером накануне смотра драмкружка. А спев, надумал и сам погулять на свежем воздухе.
– Вы тут хозяйничайте, - сказал он юным квартиранткам, - а я пойду промнусь. Мурзик с Пантелеичем, поди, заждались меня.
– Какой Мурзик?
– удивилась Маришка.