Каникулы Уморушки (Волшебные каникулы - 2)
Шрифт:
– Мы ему записку оставим, - предложил Петя Брыклин.
– Чтоб не волновался он.
– Ага., - поддержала его Уморушка.
– Напишем еще, что окно в спальню открыто. Пусть через окно в квартиру лазит, дверь-то ему не открыть.
Так и решили.
Маришка быстро написала записку, вложила ее вместе с Костиным посланием в его же конверт и попросила одноклассника Пузырькова передать все это Коту в сапогах. В награду за услугу Пузырьков получил право закрыть занавес после того, как закончится спектакль. Пузырьков охотно согласился и, пряча
– Идите, раз вам так некогда, - милостиво разрешил он, - сделаю все в лучшем виде, будьте спокойны.
Бросив прощальный взгляд на сцену, на Ивана Ивановича, с жаром уговаривающего Людоеда превратиться в льва, друзья поспешили на улицу.
– Деньги-то я выну из копилки, - хмуро бормотал Петя, стараясь не отстать от быстроногих спутниц, - а вот с бабушкой как?
– А что с бабушкой?
– не поняла Уморушка.
– Бабушку с собой брать не надо.
– А кто ее брать собирается?
– удивился Брыклин.
– Я, например, не собираюсь! Меня не отпустит - вот чего боюсь!
– Для доброго дела?
– снова удивилась Уморушка.
– Для доброго дела меня мой дедушка куда хошь отпустит!
– Не "хошь", а "хочешь", - поправила Маришка.
– Это во-первых. А во-вторых, объяснять Виолетте Потаповне наше "доброе дело" никак нельзя! У нее, может быть, сердце слабое.
– Ну, не будем объяснять, - пошла на уступки Уморушка.
– Напишем записку, как Ивану Ивановичу, и в поход!
– Вот это правильно, - поддержала ее Маришка.
– Напишем, что срочно в турпоход ушли, на денек-другой. А предупредить не успели: Виолетта Потаповна в магазин за продуктами ушла. Ну как?
– обратилась она к Пете.
Но Брыклин вдруг заупрямился.
– Нет, - сказал он грустно и чуть обреченно, - обманывать бабушку я не стану.
– Для доброго дела!!!
– простонала, сердясь на упрямца, Уморушка.
– И для доброго дела не стану. Все: хватит. Иначе... иначе он меня загрызет.
– Кто?
– удивилась Маришка.
– Кто?!
– поразилась Уморушка.
– Он... Альтер Эго...
– И Петя Брыклин несколько раз ударил себя кулаками в грудь.
– Еще один завелся мучитель... Я теперь снова его слышу... Вредный такой... Со свету сживает, из-за Костьки... И из-за бабушки. Просто проходу не дает. "Не жалеешь ты ее", говорит.
После некоторых колебаний Маришка решила:
– Придется тебя оставить, ничего не поделаешь. В Москву мы и вдвоем с Уморушкой съездим. А вот в Муромскую Чащу все вместе отправимся, если Костя с учеными дров не наломает. А в Муромской Чаще Калина Калиныч решение примет!
– А бабушка?
– снова напомнил Брыклин.
– Она туда вовсе меня не отпустит.
– А мы Виолетту Потаповну тогда с собой возьмем. Свежий воздух полезен пожилым людям.
– Калина Калиныч враз мои чары развеет, - посулила Уморушка Пете.
– И будет все, как прежде. А может, и по-другому, уж дедушке лучше знать.
– Ну что: по рукам?
– спросила Маришка Петю.
– По рукам...
– нехотя согласился Брыклин.
– Тогда за деньгами - и на чугунку!
– весело скомандовала Уморушка. И добавила: - Давненько я по чугунке не ездила - поди, неделю! А в Москве, так сроду не была. Вот оказия!
И, тряхнув золотисто-зелено-каштановыми кудряшками, Уморушка взяла за руки Петю и Маришку и потащила их к подъезду дома, где жили Брыклины.
Глава вторая,
в которой Иван Иванович съедает мышку
и дает интервью корреспонденту местного радио
А покинутый своими друзьями Гвоздиков, не подозревая о случившемся, играл роль Кота в сапогах так, как не играл ни одной из своих ролей в жизни. Когда поддавшийся на его уговоры Людоед превратился в льва, Иван Иванович с шипеньем и фырканьем забился под стол и уже оттуда, сверкая позеленевшими очами и тщетно пытаясь утихомирить вставшую на спине дыбом шерсть, попросил, а точнее, умолил Людоеда превратиться в мышь. И лев исчез, а на его месте возникла маленькая серая мышь, сделанная из папье-маше и других подручных материалов в кружке "Юный дизайнер". И Гвоздиков увидел мышь - и этот момент был вершиной его перевоплощения.
Великий реформатор сцены Константин Сергеевич Станиславский непременно уронил бы слезу восторга и восхищения при виде поклонника своей системы, сигаюшего из-под стола на беззащитную жертву театрального искусства. Тихий треск, легкое шуршание - и Людоед исчез в пасти вероломного слуги маркиза Карабаса. Людоеду пришел конец, а вместе с его концом пришел конец и спектаклю.
Пять раз Пузырьков закрывал и открывал занавес, и все пять раз подряд под шумные крики "браво!" и гремящие аплодисменты выходили участники спектакля на поклоны к зрителям. "Скорей бы они раскланялись!
– подумал он, облизывая пересохшие губы.
– В буфете лимонадом торгуют, вот бы напиться сбегать!"
И его мечта сбылась: после пятого выхода на поклоны Игорь Игоревич сказал: "Довольно, братцы! Больше не выходим".
Зрители, похлопав еще немного, успокоились и пошли по домам. А Пузырьков кинулся в буфет и с аппетитом опустошил целую бутылку лимонада. Отдышавшись, он хотел было, как и все, идти домой и тут вдруг вспомнил о втором поручении Маришки Королевой.
– А письмо-то я не отдал Иван Иванычу!..
– хлопнул он себя ладонью по лбу.
– Хорошо, хоть вовремя вспомнил!
И Пузырьков ринулся снова в актовый зал. На счастье, Иван Иванович еще не ушел: он стоял неразгримированный и не переодевшийся в нормальный костюм и давал интервью корреспонденту областного радио*.
_____________________________________
*Это Пузырькову показалось, что Гвоздиков не успел разгримироваться и переодеться.
– В каждом ребенке есть какой-нибудь талант. Иногда этот талант сидит в ребенке тихо, как мышка, и задача педагогов откопать его, вынуть из этой мышеловки, которую многие называют апатией и ленью, - услышал Пузырьков последние слова старого учителя.