Каникулы Уморушки (Волшебные каникулы - 2)
Шрифт:
Корреспондент поблагодарил Ивана Ивановича, еще раз поздравил с победой в смотре, выключил диктофон и, попрощавшись, ушел.
– Вам записка, Иван Иваныч, - протянул Пузырьков конверт Гвоздикову. Маришка просила передать.
– А где она сама?
– удивился тот.
– Где ее подружка?
Не получив ответа, Иван Иванович решил прочитать послание. Записок было две, и когда Гвоздиков их прочел, то по одному его виду Пузырьков понял, что дела у почетного педагога плохи.
– Что-нибудь случилось?
– участливо спросил он пригорюнившегося
– Может быть, вам помочь?
– Нет-нет, мальчик, спасибо, - торопливо поблагодарил Гвоздиков.
– Я сам.
– Он не стал объяснять, что сделает "сам", и, попрощавшись с Пузырьковым, быстро пошел прочь, на ходу пряча в ботфорты сапог злополучные письма Маришки и Кости.
– А переодеваться не будете?
– крикнул ему вслед заботливый Пузырьков.
– Так и пойдете в кошачьем костюме?
– Дома, дома переоденусь!
– уже в дверях откликнулся Гвоздиков и исчез в пустынных школьных коридорах.
Так закончился городской смотр драмкружков, но не наша правдивая повесть.
Глава третья,
в которой говорится о том, что голод не тетка,
а также о том, что кроме чувства голода есть
еще и чувство собственного достоинства
Если Маришке и Уморушке для того, чтобы сесть в поезд и ехать в Москву было достаточно одного - купить билеты, то для Гвоздикова этого было маловато. Ему еще нужна была справка из ветеринарной лечебницы о том, что он совершенно здоровый и незаразный кот. Конечно, Иван Иванович мог бы сбегать в ветлечебницу и выпросить там такую справку, но по здравому рассуждению он не стал этого делать.
"Прорвусь на поезд и так: без всякой справки, - решил он после некоторых колебаний.
– Дам проводнику понять, что я от цирка отбился, от самого Юрия Куклачева. Нехорошо, конечно, обманывать, но что делать..."
И Иван Иванович, с трудом зажав в правой лапе карандаш и мучаясь от неудобства и стыда за свой обман, вывел на маленьком клочке бумаги:
"Просим вернуть кота Ю.Куклачеву. Москва. Госцирк".
После чего засунул бумажку за бантик, повязанный на шее заботливой Уморушкой, и выскочил в окно на улицу.
На вокзале, несмотря на обычную летнюю толчею и огромное скопление народа, никто не обратил внимания на странного бродячего кота. Все пассажиры были заняты своими делами: кто покупал билеты, кто узнавал в справочном бюро о прибытии и отправлении поездов, кто перекусывал тем, что послал общепит в привокзальном буфете, кто... Да мало ли дел у пассажиров на железнодорожном вокзале? Вот и Гвоздиков, подкараулив момент, когда место у автоматической справочной опустеет, и воровски оглянувшись по сторонам, лихо запрыгнул на пульт автомата и быстро нажал на клавишу со словом "Москва". Захлопали металлические листы, сменяясь один на другой, и вскоре остановились на том месте, где было расписание московских поездов.
"В шестнадцать тридцать ближайший", - отметил Гвоздиков и быстро спрыгнул с автомата. Посмотрел на часы, висевшие посреди вокзала под потолком, и радостно подумал: "Уже шестнадцать... Через полчаса - в путь!"
И тут он почувствовал голод, страшный собачий* голод.
________________________
*Точнее, кошачий голод.
"Я же с утра ничего не ел!..
– с горечью вспомнил Гвоздиков и прислонился к стене.
– Блюдечко жидкой сметаны, кусочек черствого сыра - и все!.. С восьми утра до шестнадцати ноль-ноль, кроме фальшивой мышки из папье-маше, маковой росинки во рту не было!"
Иван Иванович посмотрел по сторонам в робкой надежде увидеть, чем можно было бы поживиться, и на свое счастье узрел сидевшего в дальнем углу зала ожидания мужчину, с аппетитом уплетающего молочные сосиски. Мужчина ехал из Москвы в Хабаровск, и в Светлогорске у него была пересадка. Пошатываясь от голода и чувства неловкости за свое поведение, Гвоздиков поплелся непрошенным гостем на чужое пиршество.
Но пассажир с сосисками словно бы и не заметил пришедшего к нему попрошайку. Он продолжал уплетать за обе щеки столичные деликатесы. "Жадный молодой человек, - грустно подумал Гвоздиков,
очень жадный... Такой ни за что не угостит..."
Ивану Ивановичу захотелось рассказать жалкому скупердяю историю о мышке, которая съела однажды дюжину молочных сосисок, не поделившись ни с кем из своих братьев и сестер, и от этого в тот же день скончалась от заворота кишок. Но подумав хорошенько, Гвоздиков не стал ее рассказывать.
Пассажир, наконец, изволил заметить присутствие голодного кота и лениво спросил Ивана Ивановича:
– Что, микроба, лопать хочется? А сосиску-то заслужить надо.
И Гвоздиков вдруг у ужасу и стыду своему встал на задние лапки, протянул левую переднюю и на чистом кошачьем языке с легкой примесью светлогорского диалекта произнес: "Мррнау!.." - и подумал при этом: "Боже, как низко я пал!"
Удивленный пассажир ахнул и растерянно протянул одну сосиску Ивану Ивановичу. Крепко вцепившись в добычу коготками, Гвоздиков побрел прочь, забыв от расстройства встать на четыре лапы. "Как я мог так унизиться? думал он, шествуя сквозь толпу удивленно глазевших на него пассажиров и не замечая их.
– Выпрашивать еду у какого-то ничтожества, забавляя его шутовскими выходками... Да лучше умереть с голода!.. Лучше разделить грязный мосол или ржавую селедку с каким-нибудь бродячим псом, чем есть сосиску, добытую унизительным способом!.. Прочь ее!! Прочь эту несчастную сосиску!!!" И Гвоздиков в гневе швырнул сосиску прямо в окошко дежурному по вокзалу.
– Милиция!.. Милиция!..
– тут же взметнулась за окошком женщина в железнодорожной форме.
– Скорее сюда! Здесь хулиганят!
От этого крика Иван Иванович пришел немного в себя и осмотрелся по сторонам. Плотным кольцом вокруг стояли люди и с огромным любопытством глядели на него.
– Из цирка сбежал, - повторяли одни версию, выдвинутую еще раньше самим Иваном Ивановичем.
– Ишь, на задних лапах как ходит, ну, чисто Гоголь!
"Причем тут Гоголь?!" - невольно мелькнуло в голове у Гвоздикова.