Капитализму в России не бывать!
Шрифт:
Изменился не в лучшую сторону и состав партии, настрой её рядовых членов. Стремясь обрести опору в борьбе с «ленинской партийной гвардией», Сталин сразу после смерти Ленина объявил «ленинский призыв» в РКП(б). С одной стороны, это упрочило его позиции, а с другой — повело к перерождению партии, потому что в партию, наряду с идейными борцами, массами пошёл обыватель, тем более, что с окончанием гражданской войны быть коммунистом стало безопасно, белые уже не могли коммуниста расстрелять. Обывателя же привлекали не идеи, а возможности стать поближе к власти и к связанными с этим материальным благам. В итоге теоретический уровень коммунистов ещё более понизился, господствующим стилем в ней стал прагматизм — самое презренное и бесперспективное мировоззрение, а в теоретической работе воцарился догматизм.
Все
Пытаясь удержать бразды правления в обществе, в котором нарастали центробежные устремления, Сталин усиливал одну сторону демократического централизма — централизм, что вело к ущемлению другой важной стороны — демократизма. А та демократизация, которая нашла отражение в Сталинской Конституции 1936 года, всё больше выливалась в деидеологизацию и департизацию. Сталин не раз говорил, что членство в ВКП(б) — дело в значительной мере формальное, многие советские люди, и не будучи членами партии, считают себя в душе коммунистами. Появилось такое выражение — «беспартийный большевик», а как высшее выражение нерушимого единства народа преподносился «блок коммунистов и беспартийных». Но очевидно, что это принижение роли партии было лишь отражением теоретической беспомощности партийного руководства. Не имея современной теории, Сталин всё более откровенно возрождал многие традиции дореволюционной России, что никак не соответствовало задаче развития социализма. И это принижение роли партии, игравшей в советском обществе роль Церкви (или, если угодно, квазицеркви) тоже было продолжением курса империи Романовых, которые видели задачу Православной Церкви не в воспитании святых (чем Церковь должна заниматься по определению), а в державно-патриотическом воспитании русских людей. В этом смысле можно сказать, что политика Сталина становилась всё более реакционной.
Особенно ярко это проявилось, когда Сталин из руководителя первого в мире социалистического государства превратился в нового «собирателя русских земель», за что его так почитают современные «патриоты». Правда, многие его шаги при этом обусловливались соображениями безопасности страны и геополитической целесообразности и подчас даже были вынужденными, но сути дела это не меняет. Присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии можно оправдать тем, что это было воссоединением земель двух народов, входивших в состав СССР (хотя Западная Украина так и осталась чужеродным телом в Союзе). Но повторное завоевание трёх республик Прибалтики, всегда тяготевших к европейской цивилизации, стало миной, которая рано или поздно должна была взорваться.
Особенно большим промахом Сталина в геополитическом отношении стала его позиция на переговорах с Гитлером. Известно, что в 1939 году Гитлер предложил Сталину раздел мира на таких условиях: Германии — Европа и Средиземноморье, СССР — южное направление к Индийскому океану, Японии — Юго-Восточная Азия. А Сталин потребовал Финляндию и Болгарию, выход к странам Ближнего Востока, а также проливы Босфор и Дарданеллы, хотя и неизвестно, зачем эти новые приобретения были бы нам нужны. Гитлер, для которого жизненно необходимы были поставщики нефти (пока — Румыния, а в перспективе — страны Ближнего Востока), отказался от такой сделки. Дело тут не в сговоре — можно было и не вступать в бой ради завоевания Ирана или Индии. Но если Сталин действительно хотел отодвинуть начало неизбежной войны с Германией, то его отказ от мира с ней ради приобретения балканских государств был колоссальной стратегической ошибкой. Сталина даже не насторожило то обстоятельство, что Гитлер не дал никакого ответа на его «встречный план».
Тут уместна такая историческая аналогия: 10 мая 1796 года великий князь Александр Павлович (будущий император Александр I) писал своему тогдашнему другу графу В.П.Кочубею: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно, порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремилась лишь к расширению своих пределов». Вот и в СССР в конце сталинского периода во внутреннем устройстве было много беспорядка, а вождь видел задачу в том, чтобы включить в пределы Союза или по крайней мере в зону его влияния как можно больше земель. В этом смысле Сталин действительно вёл себя как продолжатель курса империи Романовых, буквально помешанных на идее захвата проливов («А Константинополь будет всё-таки наш», — твердил и Достоевский). Не случайно наши «патриоты» именуют Сталина «Советским (или «Красным») императором».
Сталин, вероятно, был знаком с учением евразийцев, на некоторых из них, а также на близкого к ним Устрялова, он иногда ссылался. Но, наверное, оно казалось ему неким чудачеством. Во всяком случае, ему было чуждо понимание того, что простое расширение территории государства отнюдь не всегда ведёт к его усилению, а нередко, напротив, служит причиной его распада. Это особенно часто происходит, когда в государство входят народы и земли, относящиеся к разным цивилизациям. Польша, Чехословакия, Венгрия, Финляндия, Румыния и Болгария всегда равнялись на Западную Европу и старались держаться как можно дальше от России (хотя балканские страны и освободились от османского ига благодаря победам русского оружия).
Евразийцы убедительно показали, что единственным естественным союзником Великороссии служат прежде кочевые народы степной Азии — казахи и киргизы. Уже азиатские народы, ведущие поливное земледелие, например, узбеки, — это представители иной цивилизации, которым с русскими будет не по пути. Царское правительство в своё время добилось включения в состав Российской империи горных районов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Возможно, эти шаги были оправданы особенностями момента, но с цивилизационной точки зрения они были ошибочными. А Сталин с упорством, достойным лучшего применения, стремился расширить СССР за счёт народов, которым идея социализма, как она понималась русскими, была органически чужда. Наиболее яркий пример такого рода — включение в состав СССР Восточной Пруссии. Советский Союз (если не считать поддерживаемой им Польши) оказался единственным государством, который урвал кусок территории поверженной нацистской Германии. Но даже сегодня, когда на этой земле, ставшей Калининградской областью России, живут не немцы, а люди десятков национальностей, приехавших из разных регионов СССР, она всё-таки хочет стать Балтийской республикой и войти в сообщество стран Европы.
Сталин не понимал, что Россия — это не страна, проходившая через различные общественно-экономические формации, выявленные европейской, в том числе и марксистской, наукой, а особый тип общества, Европе неизвестный и непонятный. Он знал, что Россия — страна более азиатская, чем европейская, и даже, провожая японского министра иностранных дел Мацуоку (которого перед этим основательно напоили на банкете), он сказал ему, что мы, азиаты, должны понимать друг друга. Но необходимых выводов из такого собственного понимания не сделал.
Один из наиболее известных «патриотических» апологетов Сталина Сергей Семанов в своей книге о Сталине приводит отклики зарубежной прессы на смерть советского вождя. В частности, югославская газета «Борба» писала: «Сталин похоронил ленинизм в 30-х годах, марксизм — ещё раньше».
Да, это так. Но что, какое учение он взял взамен как своё (и партии) теоретическое оружие? Семанов всей своей книгой отвечает: «великорусскую державность и православие». С точки зрения «патриотов» это вполне достойная замена, но для любого здравомыслящего человека, понимающего, куда идёт мир в третьем тысячелетии, она означала банкротство теоретической мысли Сталина. Вождь не понял, что наступает эпоха, когда на первый план должны выступить именно цивилизационные факторы, и в этом уже был залог скорого распада СССР.
Сама жизнь подсказывала, что классовый подход, лежавший в основе теории марксизма-ленинизма, во многом устарел и нуждался в замене. Разумеется, не могло заменить его и православие, которое оставалось в то время уделом небольшой прослойки маргиналов (я не говорю об учении Христа, которое останется недостижимым идеалом человечества до конца света). Но чем нужно было заменить марксизм — оставалось для Сталина неясным.
То, что теория социализма необходима, Сталин понимал и напряжённо размышлял над теоретическими проблемами советского общества. Итогом размышлений стал его последний труд «Экономические проблемы социализма в СССР».