Капитализму в России не бывать!
Шрифт:
Но вот наступает какой-то таинственный момент — звучит труба, государственный зов, мобилизующий нацию на борьбу и подвиг. И чудо — аморфные частицы начинают вроде сами по себе выстраиваться… среда нагревается… пробегает искра — и вместо невзрачной кучки «сажи» взору открывается сверкающий гранями «алмаз»! Но когда встаёт такая государственная задача, тогда, действительно, возникает «общее дело» и, как говорил Гоголь, «вся Россия — один человек!» Тут уже возникают и коллективизм, и общинность, даже больше того — братство.
Это государственническое мироощущение, на которое первыми обратили внимание теоретики евразийства, отличает русских от других славян. Русские, оставаясь славянами по языку и земледельцами по основному занятию, стали нацией первопроходцев, которые в кратчайший исторический срок прошли от Великого Устюга до берегов Тихого океана, как бы «духовными кочевниками» («народом-всадником», как писал евразиец П.Н.Савицкий). Поэтому создатели русской государственности — московские цари — были преемниками не великих князей киевских (Киевская Русь была типичным европейским феодальным государством), а золотоордынских ханов.
Однако то, что русским присущ государственнический инстинкт, не означает их полного слияния с государством. Напротив, как отмечает К. Касьянова, автор книги «О русском национальном характере» (М., 1994), «государство изначально противостоит русскому человеку как нечто враждебное, и на него, как на врага, не распространяются моральные запреты: его можно обманывать, у него можно красть (Помните? «Тащи с завода каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость». — М.А.); обещания, данные государству, можно не выполнять», тем более, что всё время правления Романовых государство у нас было устроено по западноевропейскому образцу, и в нынешней постсоветской России установилось такое же. И евразийцы считали, что сфера государства — это сфера силы и принуждения, где менее всего уместно сентиментальное прекраснодушие, способное лишь породить анархию. Поэтому выдвинутый из недр народа правящий слой русских при выполнении властных функций неизбежно должен противопоставить себя народным массам, которые склонны к стихийным и разрушительным действиям. Русский человек не может продуктивно работать в условиях европейской демократии, ему необходима известная суровость общественной атмосферы. «Строг, но справедлив» — вот характеристика идеального правителя на Руси.
Критики Сталина видят жестокость установленной им системы в суровости законов, по которым людей сажали в тюрьму «за колоски», за опоздания на работу, военнопленных объявляли предателями, а сотрудничавших с врагом вешали. Но если государство — сакральное понятие, то государственная (общенародная) собственность — тоже святыня. Винить власть нужно не за то, что она строго карала людей за расхищение государственной собственности, а за то, что не обеспечивала им достаточный жизненный уровень, чтобы они не срывали колоски с ржаного поля. И если Великая Отечественная война — священная война, то суровое наказание воину, не исполнившему свой священный долг, справедливо (другое дело, что власть опять-таки не должна была оставлять его в таких условиях, когда исполнение им долга оказывалось невозможным), и публичное повешение пособников врага — закономерный акт.
Русское государство идеократическое, по природе тоталитарное, в котором каждый гражданин чувствует свою причастность к судьбам страны. Такой русский и есть «соборная личность». И как всякому человеку с имперским сознанием, русскому присуще мессианское понимание своего предназначения. Но русское мессианство в корне отлично от европейского. Если европеец воспринимает как норму только своё миропонимание и всякое иное считает признаком дикости, подлежащей перевоспитанию или истреблению, то русские очень терпимы к своеобразию разных национальных культур. Зато русская непримиримость в идейных вопросах вызывает неприятие у европейцев, считающих «искусство компромисса» главным искусством жизни (отсюда и их помешательство на «правах человека» и правах меньшинств, в особенности сексуальных, которые там могут вскоре стать большинством).
Все попытки «оживить» русскую жизнь без её «огосударствления», как показала история, тщетны, и индивидуализм у нас не привьётся. Развивать же в русских коллективизм тоже не имеет смысла — повторяю, даже на субботник в своем дворе жильцов приходится чуть ли не выгонять. И только если начать срочное восстановление всеобъемлющей государственной машины, можно вытащить наше общество на высокий энергетический уровень, возродить его «пассионарность». Не вертикаль власти, замыкающаяся в чиновничьем кругу, а государственная машина, опирающаяся на народ, нужна сегодня России.
Вот иллюстрация этой мысли. В 1972 году под Москвой загорелись торфяники. А у Гражданской обороны СССР не было своих собственных кадров, только техника и штабы — предполагалось, что людскими ресурсами её при необходимости обеспечат трудовые коллективы. И вот с началом пожаров трудовые коллективы выделили работников для их тушения — алкоголиков, тунеядцев, хулиганов… Целый день командующий Гражданской обороной бегал по окрестностям, закрывая точки продажи спиртного, а дело не двигалось.
От отчаяния решились на крайнюю меру — постановили людей мобилизовать. Их зачислили на довольствие, выдали им форму, напомнили о присяге. И свершилось чудо: казалось бы никчёмные, потерянные для общества люди пошли в огонь! И сделала это не угроза кары, как можно предположить; просто люди зримо ощутили причастность к чему-то великому, национальному, государственному. И произошло преображение.
Вот так же и ныне может преобразиться наш народ, который уже не раз в истории доказывал свою способность подниматься на высоты героизма и подвижничества после, казалось бы, окончательных падений. Но для этого нужна власть, понимающая свой народ и способная поставить перед ним великую цель, которую он воспринял бы как свою. Не пойдут наши люди на подвиг ни ради увеличения барышей олигархов, ни ради демократии, прав человека или каких-нибудь других ценностей, чуждых русскому миропониманию. Только восстановление чувства причастности каждого нашего соотечественника к делам и судьбам государства способно вывести Россию из того исторического тупика, в котором она оказалась.
На первый взгляд, перед Россией стоят те же демографические проблемы, что и перед странами Запада. И у нас, и у них жители городов не желают работать на непрестижных работах, и потому на эти виды труда приходится приглашать «гастарбайтеров». У нас нанимаются на работу водителями городского транспорта украинцы и белорусы, а урожай в сёлах часто убирают турки, китайцы, корейцы, вьетнамцы; в Западной Европе широко используют труд арабов и турок, в США — латиноамериканцев. Однако при всей схожести таких процессов у нас и на Западе между ними по существу есть большая разница. Немец не хочет работать мусорщиком, потому что это грязно и не престижно, он спокойно смотрит на то, как убирает грязь араб, а сам сидит в баре и потягивает пиво, хотя дело в конце концов может кончиться тем, что в Германии арабов окажется больше, чем немцев, со всеми вытекающими из этого последствиями. В России крестьянин плохо работает или вовсе не работает потому, что это дело не государственное. Но если бы, например, свинарь получил звание «агента государственной продовольственной безопасности», можно определённо утверждать, что он совсем иначе относился бы к своему труду. Вот и выходит, что идеология (если она отвечает духу народа) первична, а государственное строительство вторично. Понимание властью своего народа становится сегодня условием выживания и народа, и страны, да и самой власти.
Закончить это небольшое отступление хотелось бы словами основоположника евразийства Н.С.Трубецкого (прошу извинения за длинную цитату):
«Долг всякого нероманогерманского народа состоит в том, чтобы, во-первых, преодолеть всякий собственный эгоцентризм, а во-вторых, оградить себя от обмана «общечеловеческой цивилизации», от стремления во что бы то ни стало быть «настоящим европейцем». Этот долг можно формулировать двумя афоризмами: «познай самого себя» и «будь самим собой».
Борьба с собственным эгоцентризмом возможна лишь при самопознании. Истинное самопознание укажет человеку (или народу) его настоящее место в мире, покажет ему, что он — не центр вселенной, не пуп земли. Но это же самопознание приведёт его и к постижению природы людей (или народов) вообще, к выяснению того, что не только сам познающий себя субъект, но и ни один другой из ему подобных не есть центр или вершина. От постижения своей собственной природы человек или народ путём углубления самопознания приходит к сознанию равноценности всех людей и народов. А выводом из этих постижений является утверждение своей самобытности, стремление быть самим собой… И только в этом установлении гармонии и целостности личности… и состоит высшее на земле счастье. Вместе с тем в этом состоит и суть нравственности… и высшая достижимая для данного человека духовная красота… и высшая доступная человеку мудрость, как практическая, житейская, так и теоретическая… Наконец, только достигнув самобытности, человек (и народ) может быть уверен в том, что действительно осуществляет своё назначение на Земле, что действительно является тем, чем и для чего был создан… Истинный национализм, всецело основанный на самопознании и требующий во имя самопознания перестройки русской культуры, до сих пор был в России уделом лишь единичных личностей… Как общественное течение, он ещё не существовал. В будущем его предстоит создать».