Капитализму в России не бывать!
Шрифт:
После опубликования этого труда началась обычная пропагандистская кампания, представлявшая его как высшее достижение марксистско-ленинской и вообще человеческой мысли. По всей стране изучали этот плод сталинских размышлений, и только соратники Сталина — члены Политбюро не проявили к книге сколько-нибудь значительного интереса. Это говорит о том, что Сталина окружали только прагматики, способные решать лишь текущие государственные и личные задачи, но абсолютно глухие к запросам жизни, властно требовавшей новой теории. Сталин на заседании Политбюро спросил их мнение о своём труде, но они промолчали или ограничились мелкими поверхностными замечаниями. Сталина это не только огорчило, но и ещё более укрепило в намерении обновить кадры высшего руководства партии и государства.
Молотов много лет спустя сказал, что зря они тогда недооценили труд Сталина, надо бы к нему вернуться и осмыслить заново. И сейчас почитатели Сталина пытаются найти в этой книжечке глубокие мысли и указания, которые представляли бы ценность для теории социализма. Однако это напрасные потуги.
Хотя у Сталина там были попытки несколько по-новому осветить некоторые вопросы социалистического производства, в целом этот труд никакого прорыва в теории не содержал и не мог содержать, потому что основывался на традиционном понимании марксизма-ленинизма, который уже не отвечал запросам наступавшей эпохи. По свидетельству Молотова, Сталин ещё работал над второй частью своего труда, которая после смерти вождя канула неизвестно куда, но и от неё вряд ли можно было ожидать какого-то прорыва — по тем же самым причинам.
Советский народ остро нуждался в труде, который показал бы особенные черты российской цивилизации, делавшие её такой жизнеспособной, устойчивой, способной на великие свершения. А главная особенность её заключалась в созданной русским народом сложнейшей (более сложной, чем самый совершенный космический корабль) системе управления, позволявшей мобилизовать огромные массы людей на осуществление глобальных проектов.
Тут опять не обойтись без пояснения аналогией — сравнением государства с армией. В течение длительного времени было принято считать (особенно это отражалось в художественной литературе) собственно армией тех, кто воевал непосредственно на поле боя. В лучшем случае к ней причисляли и штабы, хотя частенько от фронтовиков можно было услышать: «мы в окопах кровь проливали, ежеминутно рискуя жизнью, а штабисты штаны просиживали, теперь же и они получают такие же ордена…». А уж об интендантах и говорить нечего, чуть ли не на каждого из них смотрели (правда, не без оснований) как на потенциального вора и казнокрада. Между тем солдат за свою ошибку расплатится лишь собственной жизнью, ошибка же генерала может привести к гибели тысяч солдат. И лишь писатель Богомолов в своей книге «Момент истины», наверное, впервые представил армию как гигантский механизм, объединяющий и солдат в окопах, и штабы вплоть до Генерального, и органы снабжения — и тыл, питающий фронт. Вот это и есть настоящая армия как тотальная организация народа для войны.
Вот и на общество нередко смотрят так же примитивно: реальные блага создают лишь трудящиеся у станков и на полях, а чиновники только проедают созданное тружениками. Марксисты смотрели на государство как на некий паразитический нарост, машину, созданную угнетателями для подавления сопротивления угнетённых, которая, выполнив свою историческую миссию, должна отмереть. Ленин с ужасом смотрел на встававшее на его глазах из пепла Советское государство и призывал к неустанной борьбе с этим нарождавшимся Левиафаном, который представлялся ему воплощением бюрократизма. Так же смотрел на государство и Бухарин. Троцкий видел в государственном аппарате почву для бюрократизации всей жизни страны. С того времени борьба за сокращение армии чиновников стала чуть ли не главной заботой режима, который на этом самом чиновничестве и основывался. При Сталине практически установилось господство партийного и государственного аппарата над страной, тогда как аппарат должен был служить лишь инструментом для достижения высоких целей, поставленных передовой идеологией.
Надо было представлять и советское общество — как армию, ведущую бой за прогресс, за лучшее будущее, и объединяющую всех и вся. Советское общество должно быть таким, тоталитарным, обществом, в котором каждый гражданин призван ощущать собственную кровную связь с судьбами своего государства. Насильно привить это чувство общности со своим народом нельзя, и каждый, кто не захочет этого единства, может жить спокойно, но пусть и не обижается, если на него будут смотреть как на человека второго сорта. Ну, а в среде этих «тоталитариев» необходимо обеспечить равенство или хотя бы внешнюю его видимость. Если теоретики западного общества из трёхчленной формулы Французской революции («свобода, равенство, братство») выбрали единственную составляющую — «свободу», и умело спекулировали на этом в идеологической войне против СССР, то советские идеологи должны были раскрыть сущность равенства и показать архаический характер западного общества при оценке его по этому, более современному критерию. Но это сделано не было.
Сказанное выше о тоталитарном характере советского общества не означает, что государство может брать гражданина за шиворот и тащить его в ряды строителей коммунизма. В советском обществе передовые люди жили в обстановке энтузиазма. Чкалова и его товарищей не надо было заставлять лететь через Северный полюс в Америку — они сами к этому стремились, и их долго приходилось сдерживать. Когда страна стала осваивать Дальний Восток, по призыву партии туда отправились тысячи девушек и женщин (вспомним финал кинокартины «Девушка с характером»). При надлежащей постановке цели в обществе будет действовать некий «общественный нравственный договор». Вот где и должна проявляться «симфония», по которой так тоскуют наши православные патриоты. Видимо, что-то подобное и имелось в виду в 20-е годы, когда обсуждались проекты «милитаризации труда» и «трудовых армий».
В отличие от западных демократий, строившихся «снизу», русское, а особенно советское общество было обществом имперским, построенным «сверху». Это общество, в котором, выражаясь современным языком, преобладало не «сетевое» начало, как на Западе, а «иерархическое».
В советский период, да и по сей день ни малейшего шага к такому пониманию русской цивилизации сделано не было.
И ещё один важный момент. Сталин в своей речи на XIX съезде партии призвал зарубежные коммунистические партии поднять знамя демократии, которое буржуазия этих стран выбросила за борт. Внешне это производит впечатление. Однако Сталин тут показал, что он по-прежнему верит в пролетариат и коммунистов Запада, считает их носителями высоких человеческих качеств, в отличие от буржуазии. В действительности же в капиталистических странах Европы давно сложилось полное понимание между буржуазными лидерами и народными массами, основанное на безудержной эксплуатации «передовыми» державами стран «третьего мира». Уже тогда выяснилось, а в наши дни это должно бы стать аксиомой, что европейцы — это варвары, дорвавшиеся до наисовременнейшего оружия и готовые на любые преступления для утверждения своего господства, если для них нет опасности получить достойный отпор.
В свое время варвары, преимущественно германские племена (готы, франки и др.) вторглись на территорию Римской империи и образовали там свои раннефеодальные государства, а вV веке н. э. группа германских племён — вандалы — захватили и разграбили и сам Рим. С того времени они так и остались варварами, лишь прикрыв свою хищническую сущность цивилизованной оболочкой. Весь исторический опыт России говорит, что ей не стоит рассчитывать на какое-либо взаимопонимание с Европой. Европа была и остаётся нашим главным геополитическим противником, который многие века лелеет мечту об «окончательном решении русского вопроса», её попытался осуществить Гитлер, а ныне предлагают воплотить в жизнь сторонники «Европы от Рейкьявика до Владивостока». Сталин, при всём своём недоверии к Западу, этой «геополитической константы» не понимал.
СССР должен был стать не только могущественным государством в экономическом и военном отношении, но и передовым обществом по тем критериям, которые требовались в условиях второй половины XX века, обществом, которое могло бы открыть спасительные горизонты перед всем человечеством. Октябрьская революция стала началом мировой революции, мощным толчком для освободительного движения в отсталых странах — Китае, Индии, на африканском континенте, но не в развитых капиталистических странах. В немалой степени это произошло потому, что Сталин этих критериев и новых условий не понимал. В итоге он оставил партию теоретически безоружной.
Но и в этом нельзя винить одного Сталина. Само состояние русского народа, как главной движущей силы СССР, не позволяло создать необходимую для выхода из тупика теорию. Наш народ ещё не сделал должного вывода из трёх последних веков своей истории, для которых было характерным истребление в каждом новом периоде того, что утверждалось в предыдущем.
Пётр I рушил устои прежней Руси, после его смерти наступил откат от завоёванных им позиций. Екатерина II вела линию на усиление крепостничества, Павел с маниакальной страстью искоренял повсюду плоды деяний своей матери. Александр I начинал с либеральных реформ, наследовавший ему Николай I «подморозил» Россию и попытался консервировать кое-какие русские начала. Александр II стал самым либеральным правителем дореволюционной России, открывшим её иностранному капиталу, Александр III попытался остановить механизм разрушительных реформ. Николай IIне только не продолжил дело отца, но и пошёл дальше по разрушительному для страны пути деда. Ну, а потом страна просто сбросила эту династию европеизаторов. Как обстояло дело дальше, после Сталина, дела которого очернил Хрущёв, думаю, напоминать не нужно, всё это происходило на наших глазах (во всяком случае, на виду у старшего поколения).