Капитализму в России не бывать!
Шрифт:
Производство обеспечивало СССР своей, «домотканной» продукцией, которая часто по качеству, а ещё чаще по внешнему виду и упаковке уступала импортной, изредка попадавшей в нашу страну. Это происходило не только из-за недостатка вкуса отсталости технологии или отсутствия стимулов у её изготовителей, но и потому, что лучшие ресурсы страна направляла на развитие тяжёлой промышленности и укрепление обороны.
Учёные установили, что жизнь на Земле стала возможной только при уникальном сочетании различных параметров — температуры, влажности, расстояния планеты от Солнца и пр. Так и советская система хозяйства могла существовать лишь при соблюдении тех условий, которые были положены в её основу. И главные черты советского проекта были, очевидно, поняты правильно. Поэтому до
Барьер, который не удалось преодолеть
Несмотря на выдающиеся достижения в теории и практике социалистического строительства, партия и страна уже к середине 30-х годов оказались в идеологическом и теоретическом тупике, а в дальнейшем это привело к прогрессирующему загниванию советского общества, особенно правящей элиты.
Хотя в действительности строительство социализма шло в СССР путём «социалистического прагматизма», часто методом проб и ошибок, формально партия руководствовалась теорией марксизма-ленинизма. Но марксизм появился на Западе, став обобщением опыта развития капитализма в Англии первой половины XIX века. Ленин дополнил построения Маркса, исследовав черты новой эпохи в развитии капитализма — эпохи империализма, но и он строил свой анализ на основе западного опыта. В частности, и при исследованиях народного хозяйства принималась во внимание лишь одна его форма — рыночная экономика, и потому в основу его анализа бралась специфическая наука — политическая экономия. При этом домашнее хозяйство вообще не рассматривалось как часть народного хозяйства (а это — огромная его часть), а к сфере производства средств производства, где рыночные отношения существовали лишь формально, категории политической экономии привязывались искусственно.
Хотя и Маркс, и Энгельс недвусмысленно заявляли, что политическая экономия — это наука только о товарном, капиталистическом производстве, почти все российские марксисты в силу присущего им евроцентризма и не мыслили, что для анализа народного хозяйства нужна совсем иная экономическая теория. Лишь Бухарин в ранних своих работах категорически отвергал возможность товарного производства, рыночных отношений и закона стоимости при социализме, а значит, и существования «политической экономии социализма», но, кажется, Ленин убедил его не настаивать на таком понимании экономической теории. Но и Бухарин не задумывался над специфически российской моделью народного хозяйства.
Сталин, как уже говорилось, с юности отвергал возможность товарного производства при социализме и очень настороженно относился к проектам создания политической экономии социализма. Но экономическая теория была нужна стране. А новую теорию можно было создать, лишь осознав, что Россия — иная цивилизация, чем капиталистический Запад, её не знал Маркс, который только начал исследование азиатского способа производства. Он к концу жизни всерьёз занялся изучение российской действительности и, составляя варианты ответа на письмо Веры Засулич, пришёл, в частности, к выводу, что русская крестьянская община при определённых условиях может стать исходным пунктом движения к социализму.
Эти мысли Маркса вряд ли могли помочь Сталину. Той общины, о которой писал основоположник научного коммунизма, в СССР уже не существовало, а колхозы и совхозы в схему Маркса явно не вписывались. Сталин знал, что товарное производство, развиваясь, неизбежно порождает капитализм.
С одной стороны, в советском хозяйстве товарного производства не должно быть, а с другой — в нём есть деньги и денежное обращение. Как же примирить эти два явления?
Ещё сложнее было объяснить, в каком же обществе живут советские люди.
Марксистская теория которая рассматривала социализм как первую фазу коммунизма, как период перехода от капитализма к коммунизму. Но вот в 1936 году Сталин провозгласил, что социализм в СССР в основном построен. Я уж не говорю о том, с каким недоумением был встречен этот тезис теми коммунистами и беспартийными, кто знал, сколь неустроенной ещё остаётся жизнь на громадных пространствах страны, хоть немного отдалённых от столицы. Действительно, трудно совместить представление о социализме с деревенскими избами, освещаемыми по вечерам лучиной, с тараканами в них и бездорожьем. Главный парадокс заключался в том, что период перехода от капитализма к коммунизму закончился, а коммунизм не только не наступил, но даже и не показался на горизонте. В 1939 году на XVIIIсъезде партии Сталин объявил, что в СССР начато строительство коммунистического общества, но в последующие годы реального движения к коммунизму не наблюдалось. Страна вступила в полосу неопределённости, напоминавшую день «мартобря» из «Записок сумасшедшего» Гоголя. И капитализма нет — он давно свергнут, и социализма нет — период перехода к коммунизму давно закончился, и коммунизма нет — он ещё не наступил и неизвестно когда наступит.
Далее, по теории марксизма-ленинизма на весь период строительства коммунизма должна существовать диктатура пролетариата. Но Сталин разъяснил, что пролетариат — это класс рабочих, лишённый средств производства и эксплуатируемый капиталистами. В СССР рабочий класс уже давно перестал быть таким угнетённым пролетариатом. И колхозное крестьянство уже перестало быть последним буржуазным классом: кулачество было ликвидировано, в рамках колхоза потеряло смысл и деление крестьян на бедняков и середняков. Новая интеллигенция, в основном представлявшая собой выходцев из рабочих и крестьян, казалось, активно включилась в социалистическое строительство. Кто же в этом новом обществе диктатор, ведущий класс, и кого он ведёт?
Наконец, с упразднением частной собственности все средства производства перешли в собственность народа. Но как может народ чувствовать её своею, если на деле ею от его имени распоряжается прослойка ответственных товарищей, именуемая номенклатурой? И хотя Сталин с ненавистью говорил о «проклятой элите», эта элита существовала, и он вынужден был идти на уступки ей во всё больших масштабах. Мощь страны росла, росли и привилегии номенклатуры, а жизненный уровень рядовых тружеников повышался гораздо медленнее.
В 30-е годы советские люди в массе своей ещё плохо питались, испытывали нужду в добротной одежде и обуви, в городах ощущался острейший жилищный кризис (я рос в Москве в семейном рабочем общежитии, в нашей комнате площадью 17 квадратных метров проживали 11 человек). В конце 30-х годов, в предвидении войны, стране нужно было создать стратегические запасы продовольствия, снабжение почти всех городов было сильно урезано, люди часами стояли в очередях за хлебом, и иногда им хлеба не доставалось (недавно была издана книга писем трудящихся руководителям партии и государства с жалобами на эти перебои). После войны во многих регионах страны был голод и случаи голодной смерти. Моя мать в 1947 году кормила семью супом из лебеды, в который подмешивала немного муки (несмотря на это, СССР отправлял эшелоны с продовольствием в Чехословакию и в другие «братские» страны). И у людей возникало ощущение, что на место уничтоженной эксплуатации человека человеком приходит эксплуатация человека государством, от чего в самом большом выигрыше остаётся номенклатура. Только с конца 40-х — начала 50-х годов рядовые советские люди могли хотя бы есть досыта.
Конечно, в действительности общенародная собственность, как уже отмечалось, приносила неплохой дивиденд каждому гражданину в виде бесплатного образования и здравоохранения, низких цен на важнейшие продукты питания, почти символической квартирной платы и пр., но всё это осознавалось потом, особенно когда мы всего этого лишились. А в то время разговоры о том, что номенклатура превращается в прослойку новых эксплуататоров, велись почти открыто, во всяком случае, в рабочей среде, среди которой я рос. Не удивительно, что трудовой энтузиазм, присущий годам индустриализации (и вновь поднявшийся в годы войны — уже когда возникла угроза гибели страны), сменялся растущим «пофигизмом».