Капитан разведки
Шрифт:
Глава двенадцатая
Подразделения спецназа часто взаимодействуют с разными участниками операции: МВД, ОМОН, ФСБ, пограничники, внутренние войска, другие подразделения вооруженных сил. Однако руководство ГРУ никогда не посвящает посторонних в детали операций и хранит в тайне истинные конечные цели. То же самое можно сказать о собственных сотрудниках. Задачи ставятся перед ними так, чтобы общий замысел оставался для исполнителей неясен. Этот принцип применяется повсеместно и называется на профессиональном жаргоне «сто двадцатая страница». Иными словами, исполнитель оказывается в роли человека, которому вручили вырванную из книги страницу с инструкциями, а саму книгу спрятали от него подальше. Еще один
Ранним утром в понедельник Хват проснулся с тяжелым сердцем и еще более тяжелой головой. Вчерашнее общение с Антоненко настолько выбило его из колеи, что по пути из Мячкова он завернул в кафе, потом в другое, потом избавился от «Ямахи» на платной автостоянке и продолжал колобродить еще бог весть сколько. Хмель за ночь частично выветрился, хотя моральное и физическое состояние все равно оставляли желать лучшего.
Дышать было трудно, несмотря на распахнутое настежь окно. То ли ветер изменил направление, то ли лесные пожары подступили к Москве слишком близко, но небо на горизонте представляло собой отвратительную серую пелену, а в воздухе стоял удушливый запах далекой гари. От нее не спасали ни расстояние, ни каменные заслоны зданий, ни чахлый сквер под окнами.
«Сейчас бы выскочить полуголым в лес, – подумал Хват, – да не в ближнем Подмосковье, сером от копоти, а где-нибудь в заповедных местах, да пробежать вдоль незагаженной реки километров пятнадцать во весь опор, во всю силу, да переплыть на другой берег, да потом обратно, вот, глядишь, хандра бы и рассеялась бесследно».
Он встал, высунулся в окно, вдохнул теплый воздух и закашлялся, как заядлый курильщик. Воздух был пропитан бензиновыми испарениями и гарью, к которым примешивался металлический привкус. По автостраде с гулом и свистом проносились машины. По жухлой траве газона петляли двое забулдыг, выискивающих пивные бутылки. Над крышами домов виднелись кирпичные трубы какого-то завода. Из них струились столбы белого дыма, постепенно смешивающегося с облаками.
Хвату сделалось не просто тоскливо, а тошно. Отойдя от окна, он постоял немного посередине комнаты, испытывая апатию и душевную усталость, потом заставил себя собраться и размялся немного, используя в качестве снаряда все подручные средства, включая громоздкие стулья. «Так можно и свихнуться от одиночества, – подумал он озабоченно. – Еще неделю-другую я, пожалуй, вытерплю, а потом опять потянет к никотину и алкоголю. Уже почти трое суток как числюсь в ГРУ, а до сих пор ничего толкового не сделано. Получается, что я не пришей к звезде бантик. Сколько можно колом груши околачивать?»
Чертыхаясь, он втиснулся в ванную, заставленную чужим хламом, стал под душ и несколько минут фыркал и отдувался под искусственным проливным дождем, почти таким же холодным, как настоящий, но жестким, известковым, воняющим хлоркой.
Хорошенько растершись полотенцем, весьма недовольный всем этим мутным утром и самим собой, Хват вернулся в комнату, чтобы прибрать постель, прежде чем отправиться завтракать.
Его трапеза ограничилась большой чашкой чая с парой черствых кусков хлеба, намазанных тем, что какой-то умник придумал называть «маслом крестьянским». Посмотрел на будильник – в который раз за сегодняшнее утро. До начала рабочего дня оставалось больше часа. Вряд ли такая важная птица,
Показывали повторение воскресной передачи «О, времена, о, нравы». Обычно он ее не смотрел, а тут вдруг увлекся. Во-первых, это было интереснее, чем пялиться в потолок или сомнамбулически бродить по квартире, косясь на оставленную Алисой гитару. Во-вторых…
Хват резко подался к экрану.
Речь в телепередаче шла о той самой коричневой чуме, с которой он, если так можно выразиться, соприкоснулся. Короткий сюжет о недавнем митинге членов партии «Феникс» сменился общим планом студии, наполненной людьми, желающими выяснить, что же все-таки роднит и что отличает понятия «патриотизм» и «национализм». Просветить их намеревался восседающий на почетном месте молодчик по фамилии Агапонов, являвшийся лидером партии. Хват обратился во внимание.
Первым слово взял ведущий, пожилой дядька с породистым, умным лицом.
Он бегло напомнил зрителям кое-какие приметы нового времени. Памятный погром в Царицыне, бесчинства таких же «футбольных фанатов» во время матча Россия—Япония, бритоголовые молодчики с заточенными прутьями арматуры, листовки с призывами убивать инородцев, рок-концерты, проходящие под соответствующими лозунгами, этнические чистки в районе метро «Петровско-Разумовская» и на рынке в Ясеневе, забитые до смерти эфиопы, кавказцы, вьетнамцы, узбеки, афганцы…
– Когда-то в Германии, – подвел итог ведущий, – все тоже началось со штурмовых отрядов. До поры до времени те тоже просто маршировали по улицам и якобы охраняли правопорядок. А в нужный час помогли Гитлеру вырвать власть и стали опорой самого людоедского строя в истории человечества. И произошло это с молчаливого согласия народа. Разве не похожую в чем-то картину наблюдаем мы сегодня в России?
Отвечать взялся не сам Агапонов, а какой-то правозащитник с козлиной бородкой. Один из тех, которые стоят горой за всевозможные свободы – проворовавшихся политиков, прогоревших шпионов и известных душегубов.
– Помилуйте! – воскликнул он.
«Никогда», – ответил ему мысленно Хват, но все же принялся слушать, как правозащитник наводит тень на плетень, передергивая факты и выдавая черное за белое.
– Да, – блеял он возмущенно, – Государственной думой действительно утвержден законопроект «О запрещении нацистской символики и литературы», представленный министром юстиции. Но на чью мельницу он льет воду? Нам говорят, что все исключения касаются лишь – цитирую – «художественных и, мнэ-э, научных публикаций, фильмов и других, мнэ-э, материалов, осуждающих нацизм либо излагающих исторические события, когда, мнэ-э, использование соответствующей символики, литературы не направлено на пропаганду идей нацизма»… Но, – негодовал правозащитник, – как тогда быть с художественными произведениями, которые являются памятниками тоталитарного искусства? Я имею в виду, например, фильмы Лени Ришен… Рифеншталь «Триумф, мнэ-э, воли» и «День, мнэ-э, свободы». Это ведь настоящие шедевры кинодокументалистики! Если следовать букве и духу представленного законопроекта, то они также должны быть запрещены. Правильно ли это?
«Правильно, – кивнул Хват. – Абсолютно правильно».
– Нет! – вскричал его телевизионный оппонент. – Ведь так можно очень далеко зайти. В любом художественном произведении можно при желании усмотреть сочувствие нацизму. Возьмите хотя бы известное стихотворение Эдич… Эдуарда Лимонова из сборника «Мой отрицательный герой», посвященное Герингу!
– Я не хочу брать это гнусное стихотворение, – заявил следующий герой передачи, представленный как маститый кинорежиссер, фамилия которого Хвату ни о чем не говорила. – И с какой стати мы должны позволять воспевать фашистских главарей? Нам что, мало урока Второй мировой? Мы открыли панацею от коричневой чумы?