Капитан "Старой черепахи"
Шрифт:
А чекист взял со стола газету и протянул ее.
— Вы, конечно, читали эту заметку о мнимом убийстве часовщика Борисова?.. Вот здесь, на четвертой странице, — указал Никитин пальцем. — Обрадовались?,.. Должен вас огорчить: нам известно, что никто этого часового мастера не убивал. Все это не больше чем инсценировка, своеобразный ход конем. Тут написано про кровь на полу, про разгром в комнате, но анализ показал: кровь эта не человеческая — псиная, а посуду били не с размаху, как бывает в драке, а разложили на полу и осторожненько, чтобы не было шума, давили ногой.
Орехов провел языком по пересохшим губам. «Неужели они знают, что я там был?» Снова холодком пробежал по спине страх.
— Придумано это все, — продолжал Никитин,— с той целью, чтобы установить алиби мнимого часовщика.
— А что это такое «алиби»? — прикинувшись непонимающим, перебил Орехов.
— Чтобы установить его алиби и доказать следственным органам, что якобы он не был связан с Лимончиком,— не обращая внимания на вопрос, закончил мысль Никитин.
— Я тут с какого боку-припеку?
— Все это имело бы смысл, не попадись Яшка Лимончик к нам на Маразлиевскую и не расскажи... — Никитин резко оборвал фразу и, чиркая зажигалкой, искоса поглядел на эсера, почувствовавшего, как кровь отливает от лица. — ...и не расскажи Лимончик про ваше совещание и про то, что вы согласились заняться маяком... Кстати, вы все свои жертвы душите, надевая перчатки, или это был, так сказать, первый опыт?
Орехов хотел было что-то возразить, однако Никитин не дал ему опомниться:
— Суть, понятно, не в перчатках... Вы давно были знакомы с Чириковым?
— Я не знаю никакого Чирикова.
— Да неужели? — усмехнулся чекист. — Он ведь жил с вами в одном доме. Мы арестовали его в августе. Так вот, этот Чириков долго упирался, а на днях рассказал, наконец, все подробности о вашем контрреволюционном «Народном союзе защиты родины и свободы», ну и, само собой разумеется, о ваших связях.
— Что вы приписываете мне? Я не знаю никакого такого союза. Я протестую, — проговорил Орехов вздрагивающим голосом, стараясь наигранным возмущением прикрыть свой страх, — я категорически протестую...
Никитин вынул из стола написанный на полотне мандат Чирикова.
— Разве вы забыли, что Чириков предъявлял вам вот это оригинальное командировочное удостоверение? Упираться бессмысленно. Нам точно известно, что Чириков завербовал вас в Ростове и вы подписали там присягу, обязавшись вести непримиримую борьбу с советской властью и действовать, «где можно — открыто, с оружием в руках, где нельзя — тайно, хитростью и лукавством». Если я неправильно цитирую, можете меня поправить... Деликатно сказано: «хитростью и лукавством», точнее было бы — «исподтишка и подлостью».
Орехов побледнел, и Никитин понял: удар попал в цель. Опять не дав арестованному опомниться, он задал новый вопрос:
— В 1918 году вы бежали из Ярославля в Ростов. Каким образом вы пробрались через линию фронта и когда к вам приехала жена с детьми?
«Они все знают, все знают, — обреченно подумал Орехов. — Он не мог догадаться, что во многом чекист ловит его на слове. — И зачем я дал Чирикову согласие переехать из Ростова в Одессу?..» Чириков говорил от имени Бориса Савинкова, который якобы хорошо помнил Петрюка по ярославскому мятежу. Увидев, что Петрюк колеблется, Чириков припугнул его тогда: «Вы должны понимать, иного выхода у вас нет: или продолжать борьбу против большевиков, или Чека станет известно, что вы вовсе не рабочий, а ярославский адвокат и эсер...» Петрюк согласился, поехал в Одессу, работал в мастерских, подлаживался под рабочих, говорил их языком, разыгрывал передового пролетария... А тут этот дьявол англичанин припер к стенке!..
— Вы предпочитаете молчать? Ну что ж, придется пригласить сюда Лимончика и Чирикова, они помогут вам все вспомнить. — Никитин взялся за телефонную трубку.
— Не надо! — остановил его оцепеневший Орехов. Все кончено. Действительно, упираться бессмысленно. Но, может быть, если все рассказать, его не расстреляют?.. Нет, все равно расстреляют... За одно только убийство смотрителя маяка расстреляют.
— Когда вы познакомились с часовщиком Борисовым?
Вопрос чекиста вывел Орехова из оцепенения.
— В пятнадцатом году. Он был тогда...
— Как и вы, членом партии эсеров, — быстро подсказал Никитин.
— Да, — прошептал Орехов.
— Как его настоящая фамилия?
— Я... мы считали... мы не знали тогда, что он англичанин...
«Борисов—англичанин, Орехов — эсер, и наверняка именно он заменил Чирикова! — Никитин ничем не выдал радостного волнения. — Разом зацепили все нити вражьего заговора!» Он резким жестом пододвинул Орехову бумагу, карандаш и сказал тоном приказа:
— Пишите! Пишите все фамилии, адреса, явки, клички — все, что знаете о сподвижниках вашей контрреволюционной банды. Прежде всего, разумеется, укажите свою подлинную фамилию.
«Теперь этот тип во всем признается». Никитин раскрыл папку, достал листовку и чистый лист бумаги — образец, присланный в Губчека Катей Поповой.
— И об этом напишите.
Сказав это, Никитин нажал кнопку звонка. В дверях появился секретарь.
— Товарищ Чумак, дай, пожалуйста, графин воды.
Секретарь принес воды, наклонившись к уху председателя, что-то прошептал, передал какую-то записку и удалился.
— Пейте!
Никитин указал Орехову на графин и развернул бумажку.
«Товарищ Чека! Прошу передать до самого главного начальника: мы имеем до него спешное секретное дело. Только до самого главного начальника. Мы ждем его в Сычовке, спросить хату Семенчук. Очень важно. Приезжайте швидче, обязательно...»
Чумак сказал, что сейчас извлек эту записку из висящего в бюро пропусков почтового ящика «Для жалоб и заявлений».
«Что бы это значило? Уж не ловушка ли?..»