Капитанские повести
Шрифт:
— Всем плохо, но одним хорошо: когда бы ни пришел в порт, только появишься на рейде, жена сразу видит, узнает.
— А тебе-то это на что? Чтобы она успела окурки выкинуть, что ли? — спросил Юрий Арсеньевич и испугался, увидев лицо закадычного кореша. Эх, Митька, Митька, кто же из моряков свою жену так любит!..
3
Юрий Арсеньевич посмотрел на часы. Прошло уже полторы минуты, как они лежали в дрейфе.
— Ну что, Басюков, будет телевизор работать или нет?
— Пожалуйста, вот он вам, Юрий Арсеньевич.
— Старпом, посмотри-ка огонек, по-моему, это и есть тот самый Баклыш. Да, это он. Точно, он.
Старпом посмотрел и подтвердил:
— Так.
— Хорошо. Берем место, и надо плыть. У нас в распоряжении минут сорок дотемна, — Юрий Арсеньевич подошел к локатору, заглянул на экран.
— Ого! Ну и чесноком тянет, Басюков!
— Я думал, что в море целоваться не с кем будет…
— Надышали, даже в носу щиплет. Ну, Боря Симеонов, лево полборта, давайте-ка триста тридцать на румб. Обе машины по сто вперед, Евгений Сергеевич. А чесноку вы помногу не ешьте сразу, Басюков, сердчишко себе раскачаете. Включите эхолот, пусть глубину пишет… Так,-что же мы тут имеем?..
Зеленоватый экран радиолокатора был усыпан мерцающими точками островков и камней, такими же точно мелкими хлопьями помех, — как небо звездами; и где-то среди всей этой россыпи мерцали и островок Баклыш, и бочка возле него. Как всегда, в первые мгновения было трудно отрешиться от всего, только что виденного на свету невооруженными глазами, и додумать до конкретной реальности этот Млечный Путь на экране. «Вечный смысл жизни: ищу свою звезду», — подумал Юрий Арсеньевич.
— Ну так, старпом, возьмите пеленг на огонек этот Баклыш, там огонечек и пирамидка такая уютная, как новогодняя елочка. Видите, слева там? Вот-вот, возьмите.
Старпом кивнул и пошел наружу, к пеленгатору.
…Пока подошли к Баклышу, заря стала совсем холодной и желтой, подкрасилась снизу чуть красным, сверху зеленым. Переход от цвета к цвету был незаметен, а желтый свет был такой напряженности, что от него ломило глаза, даже больно было шевелить веками, хотя он вовсе не был ярким.
— Ну и заря, — сказал радист Силан Герасимович, — что-то щекотит от нее, а?
Юрию Арсеньевичу некогда было смотреть на окрестности с ненавигационной точки зрения, он почти не отрывался от локатора и только иногда выбегал на крыло мостика и вглядывался в воду то слева, то справа, хотя ясно было, что вряд ли что увидишь, ни эти камни под водой, ни тебе сизый песок; но все-таки что-нибудь и мелькнет: то ли рябь над мелким местом, то ли сулой, завиток течения на крутом повороте, — не совсем уж как в потемках! Выходили на прибрежный фарватер; совсем-совсем темнело; а створные значки не горели, и вешки с буями тоже все уже были сняты. Только мигалка на Дристяном Баклыше помигивала все ближе и ближе, как огонек в крайнем окошке деревни, заслоняемый в ночи качающейся веткой…
— Что-то я не вижу бочки, а? Затонула, что ли?
— Нет, вон слева что-то торчит. Или тюлень?
— Где? Ага. Это бочечный рым собственной персоной. Притопить успели все-таки бочку, наверняка впотьмах кто-нибудь вмазал, черт возьми! — Юрий Арсеньевич еще раз привычно сорвал досаду, хлопнув перчатками по первому попавшемуся выступу, которым оказался ящик для бинокля, привинченный к переборке…
Конечно, бочка находится в явно аварийном состоянии, и можно отказаться от ее съемки. А если она все-таки не утонет, выдержит ледовую зиму, то по весне, весьма допустимо, в нее врежется какой-нибудь из этих речников, да еще груженный рудным концентратом; а у них ведь корпусишки не ахти, хотя и считаются приспособленными для морского плавания. Ну хорошо, пусть будет белая ночь, но зачем же тогда он с «Арктуром» шел сюда целых трое суток?..
— Старпом, идите шлюпку спускайте, а боцмана на бак, к якорям. Будем по ветру кормой к бочке спускаться. Тут часом не отделаешься, давайте поживее!
Юрий Арсеньевич опять разозлился: ко всему прочему и ветер еще был какой-то неопределенный, то слева, то справа по воде тянуло легкой рябью, и доносился шорох ледяного сала, и чуть посвистывало в это время в рубочных окнах; откуда было браться в такую пору, под заморозки, ветру, да еще со шквалами?
4
В рабочую шлюпку, тарахтевшую под бортом, спустились трое: старший моторист Коля Жилин, матрос первого класса Витя Конягин и матрос второго класса Алик Юхневич. Коля должен был смотреть за мотором и рулем, Витя Конягин исполнял боцманские работы; ну и, понятно, Алик в шлюпочной партии являлся чернорабочим. Он замешкался на палубе, надевая спасательный жилет, пока потерявший терпение боцман не стукнул ему ладонью по шее, сказав при этом: «Чешись, и в баню, в баню пойдем!» Юрий Арсеньевич, наблюдавший сверху, одобрительно хмыкнул, а сам Алик, раскачиваясь на штормтрапе, полез вниз, далеко отпятив широкий зад, туго обтянутый резиновыми брюками.
— Ну что, золотая рыбка, к нам для балласта? — спросил его Витя Конягин. — Да слезь с банки, у тебя же сапоги грязные.
— А тебе жалко, да? — Алик уселся поближе к теплому мотору, поджал тяжелые губы, натянул рукавицы и замер.
Коля Жилин обождал, пока ступил на трап третий механик, разогревавший мотор в шлюпке; когда механик повис на трапе, Коля врубил сцепление на задний ход и дал газ. Грохоча алюминиевым корпусом, шлюпка поползла назад, вдоль казавшегося бесконечным длинного черного корпуса «Арктура». Коле было хорошо, он сидел на корме, а Витя Конягин не выдержал:
— Ты бы хоть коптил поменьше, золотая рыбка, раз в сутки морду моем.
— Три, — ответил Коля Жилин.
— А поспать еще надо же?..
Алик Юхневич сидел лицом к судну и считал про себя сварные швы, соединявшие листы обшивки. Он вздрогнул, когда шлюпка дернулась вперед, и снова стал считать швы, уже в обратном порядке. Швы были приятные на вид, толстые и плотные, и шлюпка отскакивала от них, как от резиновых. Коля Жилин положил руль на борт, чтобы скорее отойти от судна, потому что полупустую шлюпку слишком уж плотно прилепило к борту очередным шквалом.