Капитуляция
Шрифт:
В этот момент Джек, даже изысканно одетый, напомнил ей большого ягуара, греющегося на солнышке.
Его манера держаться тоже изменилась. Он стал более раскованным, и его пристальный взгляд теперь неотрывно следил за ней.
— На вахте всегда стоят двое дозорных. Никто не сможет пристать к этому берегу без моего ведома.
— Властям, разумеется, известно, что вы здесь?
— Документы на этот дом оформлены не на мое имя.
Естественно, в бумаге о собственности значится имя какого-нибудь друга или псевдоним. В противном случае представители власти заявились
— Вы ненавидите убегать.
— Совершенно верно.
— Вы с удовольствием вступили бы в сражение с французами.
Джек медленно расплылся в улыбке.
— Ничто не доставило бы мне большее наслаждение, — подтвердил он, но потом устремил на Эвелин недвусмысленный взгляд и уже без улыбки добавил: — Почти ничто.
Эвелин взглянула Джеку в глаза. Неужели она верно его поняла? Теперь он говорил так серьезно…
Джек отвел взгляд и вдруг резко забарабанил пальцами по столу, словно вне себя от беспокойства.
— Я не хочу показаться грубым, — после долгой паузы произнес он. — И высоко ценю то, что вы согласились стать моей гостьей. Я наслаждаюсь вашим обществом.
— Вы не грубы, — заверила Эвелин, хотя почти не сомневалась, что Джек думал о страсти, которая их связывала и которая всё ещё ощущалась между ними. Снова повисла неловкая пауза, и, чтобы прервать её, Эвелин спросила: — Джек, я не могу понять, с какой стати французскому флоту гнаться за вами?
Он задумчиво повертел в руках бокал, и на какое-то мгновение Эвелин показалось, что Джек уйдет от ответа, точно так же, как сделал это на борту своего судна.
— Сейчас — военное время, — помолчав, промолвил он. — Каждый вызывает подозрения. Во Франции есть места, где я могу проплыть довольно легко, но в других случаях меня тщательно проверяют, как и всех, кто не имеет отношения к французскому флоту.
Эвелин показалось, что в его объяснении был некоторый смысл.
— Если вы рискуете жизнью, прорывая британскую блокаду, то поступаете нечестно.
Он безрадостно засмеялся:
— Во время войны нет ничего честного, и я-то сам считаю, что прорываю французскую блокаду. Их флот так жалок — мне ничего не стоит обставить их!
Эвелин вдруг вспомнилось замечание Тревельяна о том, что Грейстоун был шпионом, причем, возможно, работал на обе стороны. Она опустила глаза, избегая встречаться с его буравящим взглядом, взяла бокал и сделала глоток.
— В чем дело? — тихо спросил Джек.
«Не стоит портить вечер, обвиняя его в шпионаже», — отчаянно мелькнуло в голове Эвелин.
— Эта война когда-нибудь закончится?
Джек странно посмотрел на неё, ясно осознавая, что она нарочно сменила тему разговора.
— Рано или поздно все войны заканчиваются, — ответил он. — Весь вопрос заключается в том, кто одержит победу и кто потерпит поражение.
Перед ними появилось ещё больше тарелок, на сей раз с рульками ягненка, с картофелем и овощами. Аппетитный аромат ягненка, жаренного с тимьяном, наполнил комнату. Время для подачи основного блюда было выбрано идеально, ведь разговор о войне мог испортить вечер. На этот
Покончив с блюдом и осознав, что не в силах съесть больше ни единого кусочка, Эвелин взглянула на Джека. Он тоже утолил голод, отложил столовые приборы и вздохнул. Потом посмотрел на неё и улыбнулся.
Сердце тяжело перевернулось у Эвелин в груди. Сможет ли она когда-либо стать равнодушной к его улыбке?
— Вам нравится жить здесь? — спросила Эвелин.
— Это провокационный вопрос.
— Я сую нос не в свои дела? — осведомилась она. — Мне просто любопытно. Этот дом восхитителен. Но он напоминает мне Розелинд, потому что там никто не живет по соседству, и этот остров такой пустынный — совсем как Бодмин-Мур!
— Это прекрасное убежище.
Он не ответил на её вопрос.
— Мне было бы одиноко, живи я здесь, — сказала Эвелин. — Мне одиноко жить в Розелинде, даже с Эме, Бетт, Лораном и Аделаидой.
Джек сделал глоток вина.
— Я не одинок, Эвелин. — В его тоне сквозило нечто вроде предостережения. Джек улыбнулся. — Вам не нравится ваше вино? Вы даже не допили первый бокал.
«Он сменил тему», — отметила про себя Эвелин.
— Вино мне нравится, но я могу опьянеть, выпив один бокал вина, чем в итоге и закончится, если я не буду осторожна.
Джек поднял свой бокал и, снова откинувшись на спинку стула, посмотрел на неё поверх вина.
— А что потом? Расскажете мне все свои секреты?
— Вы знаете большинство моих секретов, — ответила Эвелин, внезапно осознавая, что это правда. Он знал о ней больше, чем кто бы то ни было, исключая разве что её покойного мужа.
Джек устремил на Эвелин проницательный взгляд.
Она почувствовала, что ей стало трудно дышать. И медленно произнесла:
— А вы? Если бы опьянели, поведали бы мне свои секреты?
— Нет, — ответил Джек, и его твердое лицо смягчилось. — У меня нет секретов. Я — как открытая книга.
Со стола убирали, ужин закончился. Эвелин опустила глаза, невидящим взором глядя на салфетку для приборов и не в силах унять учащенно бьющееся сердце. Было уже поздно.
Вечер подходил к концу. Они вот-вот должны были подняться из-за стола, отправиться наверх и пожелать друг Другу спокойной ночи. Но что могло произойти потом?
Эвелин медленно подняла взгляд. Сердце бешено колотилось, щеки лихорадочно пылали.
Джек мягко заметил:
— Думаю, никогда ещё я не проводил такого приятного вечера.
Эвелин встретилась с его испытующим взглядом. Она ощущала то же самое. Джек задавал ей много вопросов о детстве, и она с готовностью делилась с ним воспоминаниями о жизни в Фарадей-Холл. А потом Эвелин кое-что узнала о его детстве. И совершенно не удивилась, когда услышала, что Джек с малых лет был в восторге от контрабандистов, особенно от их сражений с таможенниками. Тем не менее, Эвелин поразило то, что он помогал разгружать суда и нести вахту ещё с пятилетнего возраста, а в тринадцать стал первым помощником капитана. Неудивительно, что теперь он был таким умелым и преуспевающим.