Карантин
Шрифт:
— И какой вывод сделали люди? — спросил я, заметив, что Чайка опять замялся, словно боясь продолжать.
Я понимал, как трудно ему раскрывать тщательно хранимые тайны, потому не раздражался от необходимости подстёгивать человека.
— Они говорят, что выглядит ситуация так, словно прежде на борту орбитального комплекса находились наблюдатели-люди, а теперь остались лишь автоматы.
— Любопытно, — сказал я. — Но хочу чётко уяснить ещё один момент. Станция вращается вокруг планеты, и поэтому в поле зрения вашего прибора находится не постоянно, а примерно половину суток. Остальное
— Это так, — ответил Чайка грустно вздохнув. — Мы заселили лишь малую часть суши и в дальних пределах она пуста. Люди не так давно начали отправлять корабли в моря обратной стороны мира, а воздушный транспорт у нас вообще пока не очень развит. Ты правильно отметил этот момент, наше главное сомнение. Поскольку земляне могли заподозрить, что не только они за нами наблюдают, но и мы за ними присматриваем тоже, постарались бы перестроить режим так, чтобы важные события приурочить к минутам, когда станция находится за планетой. Например, суда, привозившие смену, имели возможность причаливать как раз в такие промежутки обращения.
— Думаешь, земляне хотели заморочить нам голову? Сделать вид, что наверху всё ещё люди, чтобы мы опасались делать глупости, ведь каждый из нас считает, что технику обмануть проще чем живого соплеменника.
— Кто их знает, — вздохнул человек. — Только два года назад, нам удалось отправить в плавание судно, на котором мы разместили аналогичную установку, пусть и меньшей мощности, и вот за последние месяцы тотальных наблюдений нарушений ритма зафиксировано не было.
Что-то во всём этом просматривалось. Некое рациональное зерно. Наскучив нами, люди изначального мира вполне могли оставить для надзора одних роботов. Нам бы об этом и не сказали, да. За прошедшие века потомки первых переселенцев стали для Земли совершенно чужой расой. Не врагами, не друзьями — ничем. Колонией болезнетворных бактерий, что для безопасности держат в плотно закупоренных сосудах.
Логику и тех, и других я понимал. Землян ведь никто не лишал достижений прогресса, и стоило ли торчать в нашем захолустье, чтобы наблюдать за пытающейся выжить планетой? Наверняка искусственный интеллект, которым управлялась станция, отлично обходился без надзора биологических хозяев. Всё происходило закономерно, правильно. Опять же и суда гонять в такую даль нужда отпадала.
— Да, у вас появились серьёзные основания подумать так, как вы подумали, — согласился я, — но что это даёт? Автоматы точно так же, как и живые работники заметят летящую с планеты ракету и просто-напросто расстреляют её, а потом доложат об инциденте своим господам, и кто знает, какова окажется окончательная расплата. Логично допустить, что полномочия станции достаточно велики. Нас могут размазать вообще без санкции с Земли.
Чайка кивнул, посмотрел зачем-то на Гессе, предано слушавшего разговор и благоразумно в него не вмешавшегося, а потом продолжил откровения:
— Да, мы обсуждали этот момент и неоднократно, и, думается мне, нашли возможность скрыть старт и все последующие события. Если действовать слаженно и правильно, то можно выдать взлёт ракеты за аварию на производстве,
— То есть план уже на стадии детализации?
— Можно сказать и так. Некоторые люди, включённые в проект, полагают, что режим автоматической работы может оказаться не вечным и, выжидая слишком долго, мы рискуем потерять всё. Даже если наверху нет пока землян, они ведь обязательно прилетят для ремонта и профилактики с которой не справятся роботы, для пополнения каких-то запасов. Прогнозисты утверждают, что бездействие опаснее действия. Чем дальше мы расходимся с землянами во времени, тем выше риск полного отчуждения, а не своих и уничтожить проще — меньше моральных терзаний.
Он замолчал, его настроение изменилось, и прорыв новых чувств отразился ни лице: ярче обозначились скулы, суровее сжался рот, глаза заблестели азартом. Ожесточение, охватившее моего собеседника, очаровало само по себе, и я подумал, что именно эта одержимость не позволяет людям сдаться в самых кислых, казалось бы, обстоятельствах, толкает на дерзости вопреки рассудку, позволяет выживать там, где это вообще немыслимо. Люди — это иногда прекрасно, потому и вампиры не полновесное зло: ведь они унаследовали, хоть отчасти, человеческий дух борьбы.
— Знаешь, Северен, наверное, есть некий предел, за которым смирение становится уже слишком тягостным, почти невозможным. Можно выжидать ещё годы и века, дать шанс следующим поколениям, успокаивать себя мыслью о том, что вот де заселим всю планету, наработаем силовой запас и тогда… Дождёмся более благоприятных, чем нынешние обстоятельств и начнём проект, обеспечив его безупречно и полно. Всё можно оправдать и обосновать, но, во-первых, нет гарантии, что дальше будет лучше, а не хуже, а во-вторых, да сколько можно смиренно сидеть в углу?
Пожалуй, я разделял его мысли, не только чувства. На миг холодный страх охватил душу, моё сытое тихое существование могло закончиться, пойти прахом от человеческих игр, но я задавил нахлынувшую слабость. Если люди решились на прорыв, то и вампирам пришла пора повылезать из нор и поддержать тех, кто пусть и на определённых условиях, но позволил нам жить дальше.
В чём-то, как я уже говорил, положение изменённых напоминало ситуацию, в которую поставили земляне местных людей. Вампиров обрекли на нижний город, а тех на жизнь, ограниченную поверхностью. Наверное, следовало припомнить унижение, и развить в назидание его политический аспект, но я подумал, что иногда следует некоторые вещи забыть, подавая тем хороший пример другим.
Можно долго обиженно надувать щёки и припоминать давние оскорбления, а можно отринуть старые счёты в надежде на новые отношения. Ведь и нас загнали в норы скорее в угоду надзирателям с орбиты, чем ради собственного блага. Люди спасались как могли, и кто бы их за это осудил? Только не я.
Дерзость грозила дорого обойтись всем, но ведь существовал шанс на успех. Станет Земля стирать в порошок тех, перед кем оказалась так сильно виновата или придут наконец времена светлого разума?
— Вы ведь пытались как-то договориться с землянами? — спросил я.