Караван дурмана
Шрифт:
– Парень объявил войну всему свету, – пожал плечами Громов. – Жил вне закона и подох не по правилам. Нормальный исход.
– Нормальный? – переспросила Наталья. – Да вы просто сумасшедший. Кто дал вам право расстреливать незнакомых людей?
– Ты полагаешь, мы должны были для начала представиться друг другу?
– Да как вы можете шутить после того, что натворили? Пять трупов, господи! – Наталья задохнулась.
– Все они – обыкновенные бандиты, – сказал ей Громов, после чего перевел взгляд на дочь. – Один из их последних подвигов
– Скажи ему, – Ленка показала на Королькова, – скажи ему, чтобы он отдал мне пистолет, и поехали. Если этот Жасман еще совсем мальчик, я убью мальчика. Если ты его только ранишь, я добью его раненого. И мне плевать, успеет ли он достать оружие. – Ленкин голос предательски дрогнул.
– Ты лучше поплачь, – посоветовал дочери Громов, потупясь. – Воевать не женское дело.
– Женское дело оплакивать мужей? Что ж, я согласна. Но сначала я хочу увидеть, как подохнут все те, кто виновен в смерти Андрея.
Корольков, встретившийся с ненавидящим Ленкиным взглядом, покачнулся и неловко отпрянул. От ее взгляда у него заныло в груди. Это напоминало удар. Или даже выстрел в упор.
Наталья, которой Корольков наступил на ногу, прошипела:
– Вот что, Игорек, пойдем отсюда. С меня хватит. Пусть эти двое вершат свой суд, скорый и правый, а нас это не касается. Все они одного поля ягодки: и Рубинчики, и наш благодетель, готовый палить во все, что движется.
– Твой Игорек останется, – сказала Ленка, глаза которой покраснели, но оставались совершенно сухими. – Он увидел, на что способен мой отец, и теперь рассчитывает, что вслед за Жасмином настанет черед братьев Рубинчиков. Я угадала, Игорек?
– Да, кое в чем ты права, – звонко ответил Корольков. – Кое в чем ты права, но не во всем, далеко не во всем. Я действительно остаюсь, только по другой причине.
– Назови ее.
– Пожалуйста. В случившемся есть и доля моей вины…
– Которую можно смыть лишь кровью, – закончила за Королькова Ленка. – Кровью бандитов, которых убьет мой отец. А у тебя ручки останутся чистенькими, да? Ты будешь стоять в стороне и наблюдать, как отец разделывается с твоими врагами, я правильно тебя понимаю?
– Игорь! – взвизгнула Наталья. – Разве ты не понимаешь, что эта идиотка тебя провоцирует? Она же тебя ненавидит! Немедленно уходим. Дождемся любой попутки и поедем куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
– Путешествовать автостопом по степи опасно, – заметил Громов.
– Да уж не опасней, чем находиться в вашей компании, – отрезала Наталья, после чего принялась тормошить Королькова: – Ну? Очнись же! Нам пора.
Набычившись, он запустил руку в карман, достал бумажник и, отсчитав несколько крупных купюр, сунул их подруге:
– Вот, бери, если ты действительно
Наталья топнула ногой:
– Я не шучу!
– Я тоже. – Корольков осторожно высвободил рукав пальто из ее пальцев и отвернулся.
Он не знал, что удерживает его на месте, но что-то удерживало. Невозможно было развернуться и уйти, не дождавшись конца этой истории. Корольков почувствовал, что он вообще не может сойти с места, будто его приклеили к полу.
Бросив взгляд себе под ноги, он увидел, что под его башмаками собралась лужица запекшейся крови, до предела надул щеки и метнулся к раковине умывальника.
– Гер-рой!
Проводив его презрительным взглядом, Наталья вздернула подбородок и зашагала к выходу, придумывая достойную отповедь тому, кто попытается ее остановить.
Никто ее не окликнул.
– Андрей… Его точно больше нет? – тихо спросила Ленка.
– Сейчас уточним, – пообещал Громов. – Одному из вольных стрелков я сохранил жизнь. До поры до времени.
– Уэк, – надрывался согнувшийся над раковиной Корольков. – Буэ-э-эк.
Поморщившись, Громов приблизился к лежащему ничком казаху в рыжей куртке и, схватив его за волосы, вынудил поднять голову.
– А-а, – жалобно простонал тот.
– У тебя только рука перебита, так что хватит прикидываться.
– Уй, больно…
– Хочешь узнать, что такое настоящая боль?
– Я тут ни при чем, – затараторил парень, опасливо приоткрыв один глаз. – Я тут ни при чем, клянусь.
– Чем же ты клянешься, урюк? – Громов встряхнул его голову из стороны в сторону. – Что у тебя есть святого, м-м?
– Чем угодно клянусь, – всхлипывал парень. – Мамой клянусь. Папой тоже клянусь. Всеми родственниками, дальними и близкими… Меня Жасман силой заставил. Я говорил ему: «Одумайся, брат, как можно?.. Водители, наверное, такие хорошие люди, давай их отпустим». А он… А я…
Зубы пленника начали выстукивать мелкую дробь, и это продолжалось до тех пор, пока в рот ему не был сунут черный пистолетный ствол с голубоватым налетом.
Громов воткнул этот ствол как можно глубже, повернул, усиливая нажим, и сказал:
– Соврешь еще раз, и я вышибу тебе мозги, понял?
– Угу, – кивнул парень, глаза которого округлились до размера теннисных шариков.
– Гляди, я тебя предупредил. – Громов обтер влажный ствол «универсала» о куртку пленника и опустился на ближайший стул. – Как тебя зовут, душегуб?
– Садамчик. Вообще-то по паспорту я Джамбул Садыкбеков, но…
– К чертям собачьим твой паспорт. Садамчик так Садамчик. Пушка есть?
– «Стечкин». Вон он, на полу валяется, – пленник показал окровавленным пальцем. – Только я в вас не выстрелил ни разу, можете проверить. Обойма полная.
– Может, хочешь попытаться наверстать упущенное? – зловеще осведомился Громов. – Бери свой пистолет, я разрешаю.
– Нет-нет-нет, – Садамчик замотал головой.
– Значит, поговорим?