Карельская сага. Роман о настоящей жизни
Шрифт:
Лена дивилась проницательности старика: сама она никогда бы не стала требовать отсутствия гнилых ягод. Она просто бы порадовалась тому, что смогла отстоять на такой жаре очередь, что купила черешни, что она не закончилась за два или три человека перед ней – это было всегда самое обидное. Ей было чуждо стремление придраться к труду продавца, уличить его в чем-то непотребном. Она предпочитала молчать, ее мысли были далеко.
– Вот, – старик вручил Лене большой пакет черешни и сдачу. – Надеюсь, наш уговор в силе?
– В силе,
Мороженое было ужасно холодным, но таяло на жаре стремительно: пришлось есть быстро, откусывая большими кусками, чтобы оно не растаяло и не стало капать через тонкий вафельный стаканчик. Лена съела свой стаканчик первой. Они сидели на той самой скамейке рядом с магазином. Ничего не нужно было говорить, они просто улыбались друг другу, старичок поправлял шляпу и охал от удовольствия.
– До свидания! Спасибо за черешню, я бы не отстояла, там уже явно заканчивается.
– Спасибо за мороженое, дочка! Ну, беги, не буду тебя задерживать.
Лена добежала до вокзала и влетела в электричку в тот момент, когда двери уже закрывались. За окном поплыли знакомые пейзажи, но Лене было не до них. Она старалась взвесить и осмыслить всё произошедшее за день. Слишком много всего за один раз после месяцев провинциального покоя и умиротворения, где никто никуда не спешит и есть время подумать, подышать свежим воздухом и почувствовать вкус жизни, несмотря на ее сложность.
На станции Лену встречал Алексеич. На второе озеро они шли медленно, разговаривая, переглядываясь и поднимая ногами с пересохшей на солнце дороги клубы серой пыли.
III
За лето Кирилл окреп и заметно подрос. Большинство вещей стало мало. Тетя Софья выгребла из своих закромов вещи Васи и Вадика – их принес в большом тюке дядя Василий. Чего там только не было: и майки, и штаны, и свитера, и две куртки. Но, несмотря на это, Лена согласилась поработать в сентябре в две смены, чтобы купить себе и сыну одежду к наступлению холодов. Вечерами и выходными Лена убирала в огороде урожай. Алексеич расчистил подвал дома, куда перекочевали банки с заготовками на зиму и готовились перебраться ящики с картошкой. Подвал в доме был добротный, хоть и маленький, больше похожий на небольшой погреб, – едва ли в нем мог поместиться человек.
Кирилл скучал, когда мама уходила на две смены. Вечерами стало быстро темнеть, а в доме даже со свечой было не по себе. Когда Кирилл просыпался утром, мамы дома уже не было, вечером засыпал один в полной тишине. Лена приходила поздно, закидывала в печь полено, грела себе еду. От жара углей дом подсыхал, становилось гораздо уютнее. Прошла первая неделя сентября, пока не случилось то, что поставило крест и на работе в две смены, и на многом другом.
– Мам, ты проспала,
– Ох, Кирюша, проснулась, – с трудом выговорила Лена. – А который час? Нет, Кирюш, что-то мне плохо, совсем плохо. Дай попить.
Пара глотков холодной воды не помогла. Лена чувствовала не просто слабость – она не ощущала своего тела, руки двигались еле-еле. Даже на то, чтобы говорить, уходило слишком много сил.
– Одевайся, Кирюш, сбегай в колхоз, в цех, ты же знаешь, где это, найди тетю Тамару, скажи, что я, то есть Лена, заболела.
– А Алексеичу сказать? – Кирилл понимал, что без помощи Алексеича в такой ситуации не обойтись.
– Скажи. Найди его, он где-то там… не знаю, где…
– Я быстро сбегаю, мам, очень быстро побегу.
– Беги… только будь осторожен, слышишь?
Кирилл уже ничего не слышал. Он бежал по дороге, скользя в лужах, оставшихся от мелкого ночного дождя. Несколько раз мама брала его с собой на работу, и где находится цех, он помнил. Только вот что он скажет там? И кому? Кирилл замедлил шаг и почти остановился. Как звали начальницу мамы, которой и следовало рассказать о болезни, он забыл. Оставался лишь один выход – искать Алексеича.
В поселке возле цеха кипела работа. Своей очереди ждал молоковоз. Кирилл пробежал мимо и направился к ангарам. Алексеича нигде не было.
– Кого ищешь? Потерял кого? – из-под трактора вылез, весь в чем-то темном, незнакомый Кириллу человек в такой же куртке, какую носил Алексеич, только замасленной.
– Мне…
– Кого тебе?
– Дяденька, я ищу Алексеича.
– Алексеевич? Да он там, внутри, зайди и крикни, – механик показал рукой на открытые ворота в ангар.
– Алексеич, ты здесь? – тихо произнес Кирилл, зайдя внутрь. – Ты здесь?
Никто не ответил, только из дальнего угла доносился лязг металла и шуршание.
– Алексеич! – произнес Кирилл уже гораздо громче, но, сообразив, что нужно еще громче, что было сил крикнул: – Алексеич!
Лязганье металла стихло.
– Кто это? Кто спрашивает? Иду!
Отряхиваясь от соломы, вышел Алексеич: в свете единственной тусклой лампы Кирилл узнал его по походке и взъерошенным волосам.
– А, это ты, Кирилл. Что стряслось?
– Маме плохо.
– Что такое?
– Не знаю.
– Она заболела? Лена заболела? – Алексеич засуетился и принялся спешно оттирать руки от черной копоти и смазки. – Что она сказала? Она ведь и на работу сегодня не вышла, да?
Кирилл кивал головой и готов был расплакаться. С мамой никогда ничего подобного не приключалось. Обычно болел он, а она за ним ходила, заставляла пить микстуру, дышать над кастрюлей с горячей картошкой, глотать горькие таблетки. Кирилл ощущал свою беспомощность и стыд за то, что забыл имя женщины, которую следовало найти.