Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи
Шрифт:
Во время погони финны потеряли двух убитыми и, как минимум, четверых ранеными, хотя и для нас эта перепалка не прошла бесследно: Грач настолько плох, что не может самостоятельно идти, так что Линю приходится помогать ему. Автоматчик осматривал товарища во время короткого привала, констатировав вывих ноги и обширную гематому на спине. Раны, по сути, пустяковые, но с каждым пройдённым кварталом солдату становилось всё хуже и хуже. Вон они, плетутся в двадцати метрах позади. То ли не поспевают за мной, то ли используют в качестве живого миноискателя. Пофиг, на всё пофиг. Если надо, пойду первым до самой точки эвакуации, брюхом буду вспахивать снег и пробовать
То и дело возникало ощущение чужого взгляда, но ползущие позади военные к этому не имели ни малейшего отношения. Снайпер с трудом переставлял ноги, при каждом шаге его подбородок ударялся о нагрудную пластину бронежилета. Не то чтобы пристально смотреть, сфокусироваться не может, а вот Линь выглядел обозлённым и полным ярости. Помогая товарищу правой рукой, левой он сжимал автомат с перекинутым через плечо ремнём. Спец тоже чуял чужое присутствие, сверлил взглядом бело-серую мглу, пытаясь отыскать источник беспокойства.
До службы я неоднократно читал про это загадочное «ощущение чужого взгляда», но всегда считал это не более чем художественной выдумкой, используемой для нагнетания напряжения. На периметре удалось в полной мере убедиться в существовании подобного феномена, более того, я стал доверять этому чувству больше, чем зрению или слуху. Из темноты вымершего мегаполиса на меня пялились разные твари: яростные, голодные, завистливые, манящие, – все спектры злобы и презрения… Но сейчас… Это было нечто новое, ранее невиданное. Наблюдающее за нашим продвижением существо не испытывало никаких эмоций. Взгляд не живой твари, а пластиковой куклы со слишком реалистично вылепленным лицом.
– Шур-шур, шур-шур, – скрипучий от мороза снег напоминал неопытного поэта, пытающегося подобрать к слову рифму, но раз за разом повторяющий один и тот же вариант.
Шур, шур, шур,
Шур, шур, шур,
Это правда…
или сюрр?
Шур, шур, шур,
Шур, шур, шур,
Время сделать
перекур…
Никаких перекуров, никаких передышек. Не успеем убраться из города до полуночи – поляжем под огнём артиллерии, а ведь нам ещё гражданских искать, которые если и остались живы после События, то наверняка разбежались по округе.
В очередной раз бросив взгляд за спину, я заметил, что Линь остановился. Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться назад по собственным следам.
– Сворачиваем направо, – военный выглядел измученным, но голос его по-прежнему был твёрд. – Русло уже близко.
– Как он? – бессмысленный вопрос. Грач больше напоминал мешок картошки, чем натренированного солдата.
– Жить будет. Двигай.
От былого Линя не осталось и следа. Канула в небытие напускная развязность, прихватив с собой и остатки дружелюбия. Каждое слово прочерчивало невидимую линию, дальше которой мне не рекомендовали соваться. Судя по взглядам, то и дело цепляющимся за висящую у меня на поясе кобуру, оружию грозило вернуться к прежнему хозяину.
Постепенно количество снега под ногами стало уменьшаться, а расстояние между многоэтажками – увеличиваться. Автоматчик оказался прав. Изменив направление движения, мы довольно быстро вышли к небольшой сосновой роще. Вопреки традициям Города, деревья вовсе не выглядели безжизненными: высокие тёмно-коричневые стволы, одетые в шапки из сочных иголок, жизнерадостно покачивались на редких порывах ветерка. Шуршали что-то приветственное, зазывая насладиться красотой зимнего леса. Удивительно, но слой снега здесь был совсем тонким, словно кроны сумели отразить яростный напор метели. Пройдя несколько шагов по хрустящей палой хвое, возникло ощущение, что с ног сняли утяжелители – настолько вошло в привычку пробираться сквозь глубокие сугробы. Вокруг царила не тишина, но спокойствие, нарушаемое знакомым с детства шумом леса. Где-то вдалеке раздавались мелодичные напевы свиристеля, коренного жителя зимы. Лёгкая степень эйфории, вызванная приятным сосновым запахом, филигранно смешанным с зимней свежестью, тронула не только меня. Невооружённым взглядом было заметно, как давящее на Линя напряжение медленно отступало, расслабляя мышцы лица. Подобно скованной льдом фигуре, он плавно оттаивал, и даже безвольно висящий на его плече Грач стал подавать признаки жизни.
– Волшебство, – не сумев подобрать иного определения, сказал я.
Вопреки обыкновению, автоматчик не шикнул на меня. Лишь коротко кивнул, соглашаясь:
– Дойдём до противоположного края и отдохнём немного.
Сняв варежку, я подобрал горсть опавших иголок. Пальцы слегка пощипывало морозом, но прежнего смертоносного холода и след простыл, словно здесь, в лесу, царили свои законы. Неподвластный тлетворному дыханию Катаклизма оазис, невесть как оказавшийся среди загнивающего урбанистического ландшафта.
Ноги принесли нас к краю леса. Идиллия закончилась, открывая вид на три озера: одно довольно крупное и вытянутое, два остальных – поменьше, разделённые тонкой протокой.
Прислонившись спинами к стволам сосен, мы устроились на некотором отдалении от кромки. Прогулка по зимнему лесу чудесным образом взбодрила нас и успокоила ощетинившиеся нервы. За всю свою жизнь я ни разу не сталкивался с подобным ощущением, а с сеансами психологической реабилитации волшебное действие сосновой рощи и вовсе грешно было сравнивать.
Линь достал карту и, хмурясь, принялся водить по ней пальцем. Сидящий рядом с ним Грач запрокинул голову и заворожено смотрел на покачивающиеся верхушки деревьев. Иногда он поднимал вверх правую руку и бессильно хватал воздух, силясь дотянуться до крон, но каждый раз ему не хватало для этого сил. Рука опускалась на землю, но лишь для того, чтобы через десяток секунд предпринять новую попытку. На лице снайпера то и дело проявлялся проблеск скупой улыбки… Улыбки человека, отвыкшего от этого светлого и искреннего чувства. Со своего места я чётко слышал его тяжёлое дыхание и шелест маскхалата.
– Ничего не понимаю, – растерянно пробормотал автоматчик, не замечая странного поведения товарища. – Здесь должно быть озеро, но одно, а не три…
Рассматривая прихваченную с собой горсть хвои, я выуживал те иголки, что потвёрже, и насквозь протыкал ими кожу на кончиках пальцев. Забава из той далёкой поры, когда родители ставили ёлку, увешанную конфетами и игрушками, а по телевизору один за другим крутили новогодние фильмы. Как это было давно…
Когда запас иголок иссяк, я отряхнул с ладоней мусор и вновь надел варежки, даже в карманах успевшие остыть. В глубине леса послышался оклик, совсем слабый, но моментально заставивший обернуться: