Кавалер умученных Жизелей (сборник)
Шрифт:
– А как не исключить? Консьержка видела – в десять ушел. Потом пришли другие. Анализ ДНК мы делали – с ней ночью был не он. Этот анализ нам помог и куртку опознать. На ней слюну нашли, и что-то там еще.
– Я хотела пригласить вас на прогулку. Мы можем завтра съездить к ним на дачу. Ну, к Роминым, в их загородный дом.
– Я думаю, что да. Ключи надо взять у родичей Максима Петровича. Вы во сколько бы хотели ехать?
– Часов в двенадцать, если вам удобно. Ведь это близко? Мне к пяти надо
– Успеем. В крайнем случае, включу мигалку и сирену. Вмиг домчимся.
– Я не хочу мигалок и сирен. Мне дорог мой покой. Они его нарушат.
– Да я шучу.
– А я совсем всерьез.
Гущин позвонил во Внуково. Тогда, о пропаже, звонков больше не было. И сводок по городу. Но Клавдия Ивановна не спешила вступать в разговор, когда он представился. Потом спросила тихо:
– Так что же вы хотите?
– Во-первых, знать – ну, как у вас дела?
– Мы не из вашего района, – какой вам интерес?
– Мы следствие ведем по всей земле. А что, разве Петр Михайлович не объявлялся?
– Он дома. А что вы хотели?
– Так может, лучше с ним поговорить? Ключи от дома Максима нужны.
– Он нездоров, и к телефону не подходит. Подождите, я спрошу насчет ключей.
Клавдия постучала к Петру Михайловичу. Он не ответил. Она, тихонько, приоткрыла дверь.
– Там следователь Гущин ключи от дома Максима просит. Не все там осмотрели.
Ромин лежал на диване и молчал. И смотрел в потолок.
– Так что, Петр Михайлович, мне как с ключами быть?
Он молчал. А потом посмотрел на Клавдию, как будто хотел убить.
– Ты что, совсем тупая? Милиция спрашивает, а она – как мне быть?
– Потому что все здесь ваше, и вам решать, что и кому давать. Я дам, я вы меня прибьете.
– Да кому ты нужна? Дай мне трубку. – Петр Михайлович приподнялся, полулежа. – Да, господин хороший, конечно подъезжайте. Да я в порядке. Так, к друзьям заехал. Да вы кого-нибудь пришлите. А возвратите как-нибудь. Никто туда не ездит.
Потом опять прилег. Клавдия продолжала стоять, прижимая мобильник к груди. И, все-таки, выстояла.
– Ты подожди, – вполголоса выговорил Ромин. – Не все я буду лежать и полеживать. Может – встану. – И, еще тише, уже прошептал. – А, может быть – нет. Но, скорей всего, встану. И мы ведь одни с тобой. Нам друг за друга держаться надо.
– Да, Петя, мы одни. Но как-то жили? Надо только сил набраться. И не думать.
– Я не думать могу. Но не могу не вспоминать. Да, ладно.
Дом в Крекшино был идеально чист. Проморожен насквозь. И пуст – кому топить? При Максиме были охранники, работники. И исчезли вместе с ним. Микрорайон имел и общую охрану, и дом стоял на сигнализации. Поэтому не разграбили.
– Нам надо кабинет, и спальную, наверное. Скорей всего – второй этаж.
И верно. Первый был для общего уюта. А кабинет и спальная хозяев были в правом крыле второго, напротив комнат для гостей. Максим не наводил порядок в жилище, когда ушла гармония из жизни. И в этих комфортабельных покоях холод крепко сковал кавардак.
– Виктор Васильевич, взгляните в гардеробной. Нам интересна обувь господина Максима. Не в глубине порядка. Та, что на виду.
Когда Гущин вытащил черный туфли, с традиционным классическим верхом и подошвой спортивного толка, небрежно сброшенные в угол. Анна Андреевна сказала:
– Посмотрите! На коже виден выдавленный след. Это крепились «кошки», хотя бы на обратный путь наверх. И нам нужны его личные вещи. Ведь те, что были у отца, все не представили каких-либо открытий.
Они переместились в кабинет. Анна Андреевна мыслила вслух.
– Уж если эти ботинки он никуда не решил зашвырнуть, то не мог уничтожить и то, что его толкнуло на убийство. Что это может быть? Не знаю. Отелло? Там платок. Ведь и у нас неверность супруги налицо. Арбенин? Там, вроде, перстень. А что у нас-то может быть? Какое-нибудь видео? Дневник убитой? Она же поэтесса. Возможно.
– Но все это в электронном виде. Все пишут в компьютере, и видео размещ ают.
– Не думаю, что в этом. Она здесь не жила. А только наездами. Что ж, написать дневник, и уехать?
– Ну, тогда он из того компьютера мог взять. Мне все достаточно странным казалось, что писательница – и никаких записок. Каких-то два жалких письма, и те привязанные к предстоящей смерти. Я думаю, что Ромин все там подчистил.
Анна Андреевна заметила, что в эркере окна, от общей площади задернутая тюлем, на постаменте, как музейный экспонат, застыла в бронзе статуэтка балерины. В одной руке был бронзовый цветок. А на другой висела сумка. И это создавало странный вид.
Вербина подошла к экспонату. «Сумка» была не балеринина. Продолговатый брелок был на нее навешен, как новогодний шар на елку, или на вешалку – пальто. Анна сняла брелок и протянула спутнику, с вопросом: «Что это?».
– Наверно, флэшка.
Анна Андреевна не очень разбиралась. Гущин включал компьютер и, параллельно, проводил коротенький ликбез.
– Так этот электронный накопитель может хранить много информации, – понятливо оценила Вербина. – Зависит от его объема. Но нам хотя бы что-нибудь хранил, полезное для дела.
Гущин вставил флэшку, и открыл. Да, это было, что искали. Елена Гусева исполнила Сен-Санса. Потом какие-то записки, и стихи. И фотографии. Гущин сразу встретил ту, Еленину, с полными счастья глазами. «Прошлым летом, в Италии» – он пояснил.