Казейник Анкенвоя
Шрифт:
– Как мое имя, кошка ты драная? Напротив чего он галочку поставил?
Иной раз на меня накатывают внезапные приступы ярости.
– Капеллан.
Конечно. Мог бы и сам догадаться. Воинское звание капеллан. За особые заслуги имею Анну с бантом. Состою в законном браке. Род занятий пьянство с учителем географии. Миссия завладеть подробной картой острова Казейник, отчасти окруженного пресной водой.
– Прошу вас, учитель. Вы здесь хозяин. Угощайте на правах, - вывел я из гипнотического состояния Марка Родионовича.
– Глыбинское водохранилище переполнено, - сообщил мне учитель, твердой рукою
– Четырнадцатый год вода стекает по дамбе. Семь лет, как дачный кооператив и воинскую часть поглотило. Три, как детский сад, музей краеведческий, строительство улучшенного жилья для работников и школу номер одиннадцать. Но это относительное зло. Кому там учиться?
– А зимой?
– А что зимой?
– Когда водохранилище замерзает?
– Зима здесь формальная, товарищ. Выше плюс пять по Цельсию. Фауна от влажности бухнет, а побегов нет.
Мы с Марком Родионовичем выпили. Я немного, а он, сколько было в стакане.
– Насчет побегов, - волнующая меня тема вылезла как-то само собой, и я поспешил воспользоваться случаем.
– Как мне, все же, слинять отсюда, Марк Родионович?
– Никак, - учитель выпил еще с полстакана и перешел со мной на «ты».
– До тебя родились охотники. Тоже плавали, умственно отстающие.
– И что?
Географ сплюнул через левое плечо, задрал штанину и постучал по дереву.
– Пронесло. Одной левой отделался. Краевед Пугачев протез мне выстругал из ножки столовой.
Он снова выпил. Стало явно, что Марк Родионович и есть тот самый бездонный географический объект, наличие коего в природе он так упорно отрицал. Заподозрив, что скоро некому будет накрывать в том смысле, что закусывать будет некому, существо покинуло свой насест, и пустилось резать консервные банки. Прооперированные хлебным тесаком, сточенным до узкой стальной полосы, банки постепенно заполнили наш прозекторский стол.
– Сначала Казейник я сухопутно исследовал, - жадно заглотав какое-то волокнистое мясо, Марк Родионович продолжил.
– По всему периметру аномалия. Государственные границы, допустим, Японии условны. Границы Казейника величина постоянная. Константа. Оттолкнувшись от Княжеской площади, я исходил по четыре с половиной, в среднем, кило на всех направлениях.
– А по пять с половиной не хаживали?
– Спецтехники не добрал. Будь у меня респиратор или, допустим, водолазный костюм с компрессией, внедрился бы за пять. А так на лицо кислородный голод. Все последовательные признаки. Первым идет легкое опьянение, как после штуки «Rosstof».
Марк Родионович взвесил в руке литровку, и часть ее переправил в свой стакан, ибо мой оставался почти не тронутым. Запив закуску, землепроходец, однако, темы не утратил.
– За ней состояние тревоги, шум в перепонках, и сонливость, - Марк Родионович нервно зевнул, точно и теперь он стоял на рубежах Казейника.
– Грань потери сознания. Представь, как ты себя почувствуешь на пике того же Коммунизма.
– Помилуйте, учитель. Все наше с вами поколение успело почувствовать.
– Это чепуха, - поморщился Марк Родионович.
– Я о горном деле беседую. О восхождении. О физической составляющей.
– Иными словами, чем дальше, тем хуже?
– Куда уж дальше? Дальше московская область пониженного давления. Средние слои тропосферы. Там
Марк Родионович взял короткую паузу, выпил водки, утер губы ладонью и продолжил.
– Кузнецы при дамбе раскаленной болванкой мою культю запечатали. На месте ампутации остался ожог
– А что снаружи, вы представляете?
– Слабо. Вернее всего, Казейника снаружи не существует в рациональном пространстве. Иначе бы нас давно в карантине изучали под микроскопом.
– Другое измерение?
– Не измерял. И вам не советую.
– Но откуда же вода в таких массах поступает, если оторвано все?
– Вода не поступает. Вода циркулирует в масштабе один к двенадцати.
– Почему к двенадцати?
– Тропосфера вокруг загнулась куполом. Иное научное объяснение у меня, товарищ, отсутствует. Внешняя граница Земной тропосферы, как известно, проходит в умеренных широтах на высоте до 12-ти километров. Ниже этой границы размещается 80 процентов массы атмосферного воздуха и преобладающая часть водяных паров.
– Что же это? Казейник суть искусственная модель планеты?
– Может, искусственная, а, может, и естественная. Явление аномальное, святой отец. Здесь физика пасует. Здесь уже, скорей, метафизика. По вашей части.
– Который сегодня день, Марк Родионович?
– С утра суббота была.
Суббота. Пятые сутки я рвался из Казейника. Лелеял надежду. И все рассыпалось в прах. Перегорело. Вожделенная карта местности, каковую догадливый учитель начертал персонально для меня из одной только страсти к процессу черчения, утратила практический смысл. Я и так, почти наверно, знал, что условные, казалось бы, границы Казейника неприступны. Кто остался бы тут иначе добровольно, помимо конченой сволочи вроде Могилы с колодой шестерок, орды голодранцев и алкашей, да Словаря с Николаем-чревоугодником, пары честолюбивых проходимцев, чья неуемная жажда власти могла утолиться лишь в подобной инфернальной дыре? Оставался, кончено, за кадром еще какой-то «Анкенвой». Лицо или группа лиц, извлекающих доходы из отходов. Оставался концерн «Франкония» с вероятно профессиональным, явно стимулированным и предположительно засекреченным персоналом. Оставался мутный Шурик Хомяков и Вика-Смерть со своими резонами. Но хуже всего, что я оставался.
«Злокачественная клетка захлопнулась, - бегала по моим извилинам чумная мысль, точно крыса по лабиринту.
– Захлопнулась прежде, чем я попал в нее.
Но как я в нее попал, если она уже захлопнулась? Попал как-то». Настала пора остыть и расслабиться. Настала пора смириться с истинным положением моим.
Я выпил. Потом напился. Кое-что из посуды разбил, а кое-что разбросал по чертежному кабинету. В основном, из небьющегося. Смутно помню, как существо проводило меня в совмещенный санузел. Когда меня вывернуло наизнанку, я покрылся холодной испариной и слегка протрезвел.