Казейник Анкенвоя

Егоров Олег Александрович

– У вас один сосед?

– Полтора десятка на шести комнатах. И все, как один.

– Я сильно побеспокоил вас ночью?

– В целом кульман уронили. Да он и так вечно падает.

Только теперь я заметил косую чертежную доску с листом ватмана, прибитого мебельными гвоздями, и заполненного какой-то схемой.

– Это вам, - я выложил из кармана дождевика шесть кнопок, добытых мною в лаборатории экологического института.

– Вот крепеж, - искренне обрадовался учитель.
– Храни вас Господи. По нынешним-то.

Явно помню, что всецело использовал

спорные удобства барачного санузла с загаженной раковиной и чугунным сливным бачком, лишенным всякой цепочки, и вознесенным на чугунную же трубу так высоко, что нужно было взбираться на унитаз, чтобы спустить за собою воду. На обратном пути я встретил голую коренастую рептилию с фуганком и усиками щеточкой. Я потеснился к стене, пропустивши рептилию мимо, и не пожелавши ей ни доброго утра, ни других пожеланий. Возможно, добрым утром у рептилии считалось такое утро, когда она приложит фуганком по темени пару-тройку соседей. Явно помню, что я подумал, глядя с ненавистью в ее бугристую обнаженную спину: «Людоед. Типичный». Вильнувши в свою нору, рептилия оставила за собой широкую щель: «А вдруг да сунется?». «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, и, сочтя, помножь его на три буквы», - миную ловушку, я проследовал в учительскую.

– Директор нашего краеведческого музея Виктор Сергеевич Пугачев, - по моему описанию легко опознал рептилию Марк Родионович.
– Безобиднейшая персона.

– Что безобидная, понятно, - я с отвращением заглянул в предложенную географом оловянную миску с гречневой кашей.
– Но почему она голая с фуганком бродит по коридору?

– Нудист, - пояснил учитель.
– Сносно владеет языками угро-финской группы. Очень любопытный субъект. Коли желаете, познакомлю.

– Да я-то не очень любопытный субъект, - вежливо отказался я от знакомства

с рептилией.
– И нынче я скверно даже собой владею, Марк Родионович.

Но, в остальном, извольте. Если кому-то понадобится голый плотник с угро-финскими знаниями, буду рекомендовать.

Сопроводившее меня к учителю рыжее существо уже заглотало свою порцию гречневой каши. Променяв полы на раскладушку, оно уже медитировало. Оно уже перебирало, будто четки, велосипедную цепь в тонких своих пальцах с подозрительно мозолистыми костяшками. Кое-как и я засунул в себя разваренную крупу, запивши ее каким-то цикорием, беззастенчиво произведенным учителем в отборный кофе. Где и у кого отобрал сей напиток Марк Родионович, меньше всего меня интересовало. Больше всего меня интересовала карта местности.

– Существо, - обратился я к Анне с бантом, выбравши из карманных денег шестерку мятых ассигнаций.
– Дуй в «Нюрнберг» за водкой для Марка Родионовича. Вы не возражаете, Марк Родионович?

– Возразил бы, да нечего, - географ слазил в карман и внес в общее начинание какую-то мелочь.
– Жаль, кашу доели зря.

– И закусить, - поддержал я инвалида.
– И быстро. Одна нога здесь, другая там.

Повесив на шею велосипедные бусы, Анна молча покинула помещение с моими чужими деньгами. Мелочь она оставила. Полагаю, Марку Родионовичу на чай.

–

Откуда вы знаете?
– учитель сгреб со стола выручку, и посмотрел на меня весьма подозрительно.

– Уточните, что именно я знаю, любезный Марк Родионович, и, возможно, я смогу ответить вам, откуда у меня подобного рода сведения.

– Про ногу, - не вставая с табурета, учитель дотянулся до какой-то потрепанной амбарной книги, втиснутой в плотные ряды учебников и тетрадей, захвативших настенную полку.
– «Другая там» вы сказали барышне, отрядивши ее за водкой. Между тем, как еще на площади любопытствовали, где я ногу потерял. Хорошо ли смеяться над ущемленным положением? Достойно ли сана вашего?

Перемотав страницы, учитель ногтем оттиснул книжный разворот и сунул мне его чуть не в лицо.

– Клянусь, дражайший Марк Родионович. Это фраза. Обиходное напутствие указанной барышне. Она что, действительно там?
– догадался я, различив на разлинованном развороте схематическое изображение Княжеской площади с примыкающими застройками. Одна из них была помечена латинской буквой «N» и карандашным крестиком на западном углу, если верить в нарисованный компас.

– Под «Нюрнбергом», - Марк Родионович хлопнул книгой, и сунул ее на прежнее место.
– Врукопашную зарыл. На полуметровой глубине. Ночной порой, словно какой-нибудь злоумышленник. Хоть и ампутированная, а память. Шрам остался на коленке треугольником. Вы-то коленки били в детстве?

– Бил, Марк Родионович. Отчего же вы именно магазин выбрали в качестве надгробия?

– Магазин относится к более поздней эпохе зодчества, - учитель, подпершись костылем, переместился в сторону кульмана.
– Но вам следует знать совсем иное. Спрашивайте, пока экспедиторша водку не принесла. Спрашивайте. А я попутно чертежик закончу.

До возвращения существа торопиться мне было незачем. Ибо кое-какие повадки аборигенов мною уже были постигнуты. На трезвую голову честных сведений в Казейнике не добывалось. Я молчал.

– Казейник почему?
– сам по себе откликнулся чертежник на мало занимавший меня вопрос.
– До немецких веяний, а проще говоря, до создания на базе местного комбината по производству минеральных удобрений российско-немецкого концерна «Франкония» поселок здешний назывался Казенников. Очевидно, для германца название оказалось трудно произносимым. Тогда глава местной управы проголосовал из деликатности за Казейник.

– Из деликатности, - выбрав сигарету, я уже, было, собрался ее прикурить, да положил обратно.
– А кто конкретно?

– Бургомистр.

– Отчего же он бургомистр?

– Из деликатности.

Лукавый мы народ. Я по наивности думал, что мы в Америке живем. Под чутким руководством самопальных мэров, губернаторов и сенаторов. Даже больше, чем в Америке. У нас Белый дом большой, а у них маленький. Однако, провести нас труднее, чем его референдум. У нас кто барин, тот и отечество. Потому и переметнулась местная публика в немецкие края.

– Стало быть, Анкенвой в Казейнике за ниточки дергает?
– подсел я к инвалиду.