Казейник Анкенвоя
Шрифт:
– Возьмите руль, Зайцев. Из вас начальство за лодку вычтет.
Зайцев поспешно схватился за рулевой отросток. Опасность миновала.
– Спал, - честно признался я Зайцеву.
– Спала ли ваша гражданская половина, у нее извольте запросить. Я с ней в разных комнатах сожительствовал.
Зайцев скорчил презрительную мину. По всему, успокоился. Я развернул газету «Kaseinik Zeitung», и прочел верхний абзац статьи под заголовком «Возрождение Казейника»: «Последние разработки лабораторий российско-немецкого концерна «Франкония» на атомарном уровне дали сенсационный результат, позволяющий
в текущем году ожидать кардинальных изменений экологического
– Насчет всей планеты, - спросил я Зайцева.
– Это что? Зашифрованный шантаж или прямая угроза международному сферическому сообществу?
– Вы не догоните, - надменно ответил редактор.
– Я постараюсь. Когда я стараюсь, иной раз у меня получается.
И я постарался. Я стал читать более вдумчиво: «А что же происходит прямо здесь и сейчас? Казейник, по сути, реальное географическое образование, возродившее свою первозданную экологию не только на словах, но и на практике. Ренессанс окружающей среды неизбежен. Мы не какой-нибудь Суринам, где ежегодный уровень осадков достигает отметки 2 метра 30 сантиметров на равнинах. Как говорится: «голден трессен нихтс зу фрессен». Что значит: «галуны золотые, а покушать нечего». Мы дружно и добровольно отказались от всех видов транспорта, грязнящих атмосферу выхлопными газами. Но лишь ударная семилетка рабочих концерна, бросивших всю технику и людские ресурсы на уничтожение химических отходов, нефтепродуктов и прочих горюче-смазочных материалов, гарантировала нам ликвидацию последствий парникового эффекта прямо здесь и сейчас». Зайцев ошибался во мне. Я понял. «Значит, все-таки, предприятие утилизирует чужие отходы. Возможно, отравляющие вещества. Причем, без затей. Путем простого сжигания. Допустим, - прикинул я в уме, - отходы в Казейник доставляются по скрытым каналам. Открыв каналы, я открою дорогу жизни». Но логика событий подсказывала мне, что уже давно и в самом полном объеме доставлены отходы, и «Франкония» скоро закончит выполнять свои контрактные обязательства. А, закончив, отправится в небытие. Вместе со всем Казейником. Повестка дня оставалась прежней. Рвать когти. Я соорудил из газеты экологически чистый аэроплан. Погода по-прежнему стояла нелетная. Аэроплан плавно приводнился в залив сразу после запуска. Будь на его борту пассажиры, они бы выжили. И тут наползли на меня воспоминания о жертвах моего вчерашнего загула.
– Что светит Агееву и остальным?
– Совесть шевельнулась?
– Зайцев шумно высморкался.
– Капут им, святой отец. Попишут бритвами друг дружку в назидание потомству.
– Какому потомству?
– крикнул я вслух.
– Где вы потомство в Казейнике видели?
«Это их жизнь!
– крикнул я молча.
– Не моя! Они передохнут по любому!». Но Зайцев угодил прямо в яблочко. В Джонатан. В Золотой ранет, мать его за ногу. Что-то шевельнулось во мне, поднялось мутным осадком к самому горлу, точно издержки морской болезни. И я загнулся через борт.
– Позывы совести?
– вдруг рулевой Зайцев подал заявку на проницательность и остроумие.
– Пустое. Совесть вашу ни что не укачает, святой отец. Не укачает, не убаюкает. Похоронят вас пережитки. Мне-то легко. Я шкура продажная. А вы так запросто не утретесь. Он с интересом наблюдал, как я утираюсь рукавом дождевика. «В яблочко, Зайцев. Так держать. В кадык меня, самонадеянную суку», - внутренне похвалил я редактора. Каково было партизанам, когда за расстрел какого-нибудь эсэсовца до полусотни мирных заложников
– Водка есть?
– спросил я редактора.
– Самогон. У Глухих на пристани.
До пристани оставалось метров двести. Всего ничего. «Потерплю, - я взял себя в руки.
– Потерплю, напьюсь и сдамся». Пристань, сколоченная из досок, под которыми плескалась вода у потемневших столбов, еле тащилась к нам. Зайцев, соблюдая правила движения, заглушил мотор. Лодка двигалась по инерции.
Встречал нас худощавый и лысый мужчина в перештопанной тельняшке, в семейных трусах и домашних тапочках. Татарин, судя по физиономии.
– Отдай швартовку! – крикнул татарин Зайцеву.
Зайцев еще раскачивался, когда я уже выпрыгнул на причал.
– Где глухие?
– спросил я татарина.
– Почему глухие?
– татарин выпрямился, навертевши линек на железную скобу.
– Самогон у глухих на пристани.
– Торговля спиртным в отведенных местах, бачка.
– Ну, так отведи.
Почему-то мы сразу на «ты» пошли. Словно сто лет знались друг с другом.
– Поступай за мной.
Бросивши Зайцева отвязывать линек, мы поспешили к «Морскому вокзалу».
Так, следуя вывеске, звался ржавый буксир, списанный на берег по ранению. Ниже ватерлинии, расцарапанной матерными словами, в буксире зияла рваная пробоина, задернутая брезентовой портьерой. На борту, оснащенном дряблыми автопокрышками, имелся ввинченный по углам пожарный щит. На щите висел пожарный меч с обоюдным клинком и отполированной деревянной рукоятью. Принимая в расчет установленную рядом искрошенную колоду и обилие щепок, можно было догадаться, что мечом татарин колол дрова.
– Удобно, - татарин отогнул край брезента.
– Так по сходням карабкайся, потом вниз карабкайся. А так зашел в трюм, и баста. Сразу кают-компания.
Я зашел в трюм, и баста. Кают-компания резалась в домино за круглым столом. Душа кают-компании альбинос месил костяшки. Могила при виде меня буквально взвился. Его партнеры так же поднялись на ноги.
– Ты куда пропал, святой отец? А мы тебя обыскались!
– Могила тройным прыжком догнал меня, облапил, смявши мою слабую попытку оттолкнуться, и вовлек в кают-компанию. Старший полицай Митя и эсэсовский унтер Перец тоже как будто мне обрадовались.
– Покурить вышел, - раздраженно объяснил я подонкам свое отсутствие
– Оцени, кто с нами, урки!
– Альбиноса распирало.
– Я еще утром Перцу плешь проел: такую игру духовенство на баб не меняет! Такую игру наш капеллан черта с два променяет! Глухих, тащи по чайнику на печень! Обмоем нашего капеллана! Глухих, ты где?
Русско-немецкий татарин Герман Глухих уже нес к столу заварные чайники.
Игроки заново расселись. Литых пластиковых стульев оказалось четыре. «Сомнительно, что для Германа четвертый подвинули, - я исподлобья глянул на кают-компанию.
– Значит, ждали меня, псы. Но виду не подают».
– Что за баба?
– закидывая семечки в пасть, оживился Митя.
– Это наше внутреннее, - проявил альбинос деликатность.
– Опечатано. Выпьем за капеллана, братья. Орден подушно ходатайствовал. Кают-компания приложилась к чайникам.
– А ты что, святой отец?
– Могила сунул мне чайник в руки.
– За тебя гуляем! Обмытое офицерство пьет до дна!
И я выхлестал из носика чайник самогона. Сам надраться хотел. Самогон у Глухих давал сивухой, но в градусах водку обходил.