Казейник Анкенвоя

Егоров Олег Александрович

Я видел, как все вокруг менялось. Именно как это все менялось. Я оставался каждый раз в свежей воде, обогащенной кислородом. И я дышал полными жабрами. Семечкин едва дышал. Застоялые теплые воды лужи позволяли ему шевельнуть плавниками или хвостом, но не более. Коля варился в собственном соку. Его застой оказался долговечнее застоя эпохи. Благодаря любопытству и лени, Семечкин выжил. Ему лень было нервничать, отвечать на оскорбления и следить за собой. Из продуктов Коля ел всякую гадость по грошовой цене. Пил, чем угощали. А духовное питание доставалась ему бесплатно. Плодами чужого творчества он умудрялся приторговывать, и так он жил в своей тухлой заводи, пока не нагрянула дорогая его юношеским идеалам демократия капиталистов.

Но демократия обошлась Коле слишком дорого. Коррумпированная, жадная, преступная демократия ондатровых шапок и кожзаменителей не желала делить с Колей Семечкиным даже ваучеры. Кожзаменители и ондатровые

шапки опять всех надули. Не способные что-то создать, кроме того же правдоподобия. Они имитировали борьбу на политическом татами, разделив под ковриком боевых искусств западного производства все жирные куски. Они имитировали раздачу земли крестьянам, хлеба рабочим и мира солдатам. Все это дело обслуживала имитация свободной прессы и прочих средств информации. В такой среде легко народилась имитация культуры: муляжи книг, песен и живописи. Медный Петр ваятеля Церетели, много дороже и крупнее медного Петра ваятеля Фальконе украсил правдоподобную Москву, будто коровьи рога охотничий домик. Вроде бы лицензию кто-то выдал на отстрел, вроде бы кого-то завалили сообща и вроде бы даже трофей. Только и дамские взгляды от него почему-то все отводятся. Странно. Росту в медном Петре ваятеля Церетели 98 метров. А, сказывают, бабам нравятся высокие мужики. Но 98 метров цветного металла сущий пустяк. Что главное, ондатровые шапки и кожзаменители разрешили Богу из эмиграции воротиться. Типа, как Солженицыну. Чтоб он воровать и пьянствовать всех разучил. И Россию благоустроил. Но Христос не изгнанник. Христос Царь Небесный. Его только в сердце можно вернуть. Ибо сказал он в Нагорной проповеди: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Божие» А земное царство без царя в голове даже Солженицын обустроить не мог. Ибо царство правдоподобия обустроить могут разве кожзаменители, да ондатровые шапки. Но как выше было помечено, ничего у них не получилось. Дом их разделился в себе. Эффективного мелкого собственника раздавила крыша. Обещанный средний класс задохнулся под бременем нищеты. Да и мозги за бугор утекли. «Если текут, это не мозги, а дерьмо», - саркастически отозвались гордые нищие патриоты, среди каких оказался и друг мой Саня Папинако, даже не вспомнивши, что цитируют они персону, чья теоретическая деятельность вся почти случилась именно за границей. За 14 благополучных лет жизни в Лондоне, Париже, Цюрихе и Берлине, где в основном и сочинил он свое коллективное лжеучение. В России все проверялось на практике и на немецкие пфенниги сим первоисточником за гораздо меньший отрезок. И вот странно как-то завелось еще с династии Романовых-Гогенцоллернов, что любят россияне друг другу наделать гадостей именно за немецкие пфенниги. А все то, что утекало из отчизны, когда не могло прокормиться редкими своими талантами, как раз это были мозги. Уверяю тебя, читатель. Кое-кого из мозгов я лично знал. Вместе с мозгами утек и Семечкин. Как зубы на полку положил, так и принял мужское решение. Дал открытую телеграмму на имя съезда чьих-то депутатов о добровольном отказе от российского гражданства. Ондатровые шапки уже перекроили себя в суконные добротные кепки, кожзаменители с радостью заменились натуральной кожей испанской выделки. И Семечкину никто уже не препятствовал делать глупости. Семечкин с чистым паспортом гражданина Вселенной назанимал иностранной валюты, и выбрал себе с пятнадцатью долларами в кармане постоянное место жительства Сейшельские острова. Где без сотни тысяч долларов США в банке ты, уважаемый читатель, даже разрешения на посадку кокосовой пальмы не получишь. Самолет с будущим сейшельцем Колей Семечкиным посадили в аэропорту города Виктории, но из самолета его не выпустили. Свою Викторию отпраздновать Коле не довелось, а довелось ему притечь обратно в отечество с маленькой буквы на положении иммигранта. Без права работы и прописки. В каком-то смысле можно сказать, Семечкин последним утек и первым притек. За ним потянулись другие, более благоразумные мозги, сохранившие подданство. У них, у большинства, так же не сладилась жизнь за бугром. Переставши здесь, и на чужих просторах они шибко не заработали. Теснота. Мелочевка. Поля деятельности за бугром подходящего не отыскалось. И многие вернулись с поля, перефразируя классика. И любезный режиссер Володя Мирзоев. И замечательный художник Володя Гагурин. Хазанов, которому не над чем уже по большому счету смеяться, только рыдать, подъехал. Как-то стали тихонько Россию благоустраивать фрагментами. Искусство стали возвращать эпизодически. Вкус. Чувство подлинника. Стиль. Избирательное зрение. В искусстве без такого избирательного зрения хаос. Поток сознания. Назвался грузом, грузи по теме. Иначе нанесешь массу лишнего, мой милый.

Как Атлантический прилив. Кому потом охота бродить по колено в спутанных водорослях, искать круглый камешек? «Фильтруй базар», - сказал мне как-то новый русский мыслитель. Очень, заметьте, точная рекомендация. Ни в чем не уступит максимам старого французского мыслителя

Ларошфуко. По теме.

Коля совсем потерял себя, исчез, и нашелся мною на поприще совершенно чуждом ему. Зато, опять в застойных водах, где по-нашему с ним обоюдному мнению две духовные единицы уже не компания, а толпа. По моему обоюдному мнению коптить в Казейнике отечество смрадным дымом и Семечкину не стоило бы. Здесь не то, что отечество. Здесь рыбу коптить становилось опасно. И очень я надеялся, что Болконский опередит штык-юнкера. И товарный вагон каким-то манером унесет еще Семечкина от правдоподобия духовной жизни. Добавить нечего. Кроме, как перечислить умные слова Николая Александровича Бердяева со счета Льва Николаевича Толстова на счет Коли Чревоугодника: «Христианином он не сделался, и лишь злоупотреблял словом христианство. Евангелие для него было одним из учений, подтверждающим его собственное учение».

КРАСНЫЙ МЕРКУРИЙ

Меркурий покровитель торговли, божество хитрости и обмана. Меркурий другое официальное название ртути. Элемента периодической таблицы под номером 80. Сплав этих Меркуриев, насколько я помню, в 90-е годы наделал шума. Лавина разоблачительных публикаций в прессе и на телевидении, казалось, навсегда погребла под собою красный меркурий. В основном ученые мужи сходились: да, оружие теоретически страшное. Рядом с ним атомная бомба детская шутиха. В мелочах тоже сходились: да, его не существует. В 90-е году существовало многое из того, чего нет на практике, но есть в теории. И вот я стоял на металлической рифленой площадке склада готовой продукции. Просторного холодильника.

Я стоял, опираясь на поручни ограждения и наблюдая, как снуют внизу между ящиков кладовщики в униформе: красных теплый комбинезонах с маркировкой «Frankonia», белыми буквами вдоль рукавов и шерстяных красных масках, под капюшонами прятавших лица от холода. Я сам был в именно таком комбинезоне с маской, как и стоявший подле Борис Александрович. И даже сквозь трикотажную маску я чувствовал мороз, точно шустрый татуировщик обрабатывающий мою кожу иголками. Температура в холодильнике держалась ниже 40-ка по Цельсию.

Мне, разумеется, после стометровки в холодной воде было стать ни привыкать. Хоть меня уже и растерли спиртом, и бренди напоили, и в сауне я свое отсидел. Униформисты отработанно точно станки заворачивали керамическую дичь в полимерную упаковку с пупырышками и передавали другим униформистам,

Другие шпиговали птицами стальные ящики с каким-то сыпучим прозрачным наполнителем. Верее всего, это был колотый лед. Птицы Дарьи Шагаловой заползали в холодильник из ниши соседнего помещения по резиновой конвейерной полосе. Уже закрытые и готовые к отгрузке ящики штабелями стояли вдоль стены. Я не считал их. Какой смысл?

– Ртуть вещество токсичное, - заметил я Князю.

– Красный Меркурий, - поправил меня Борис Александрович.
– Много токсичнее ртути.

– Насколько?

– Как 10 в 12 степени. Пока спит.

– А когда проснется?

– Тебя точное время интересует?

– Меня примерный результат интересует.

– Цепная реакция. Трудно предсказать. От многих факторов зависит. От розы ветров, от плотности населения, от ландшафта. Но я рассчитываю на хорошие показатели.

– Химическая?

– Что?

– Цепная реакция химическая или ядерная?

– Обе.

– Как мило. Ты хочешь все население угробить?

– Только давай без сантиментов. Кое-кто выживет. Но бабы рожать перестанут. Обещаю. Да ты и сам убедился.

– А если кто из погрузчиков споткнется, и птичку выронит? Керамика тара хрупкая. Или, допустим, в процессе транспортировки воздушная какая-нибудь яма? Твое сверхтяжелое ртутное вещество легко пробьет у какого-нибудь пересмешника брюхо. Обидно станет.

– Не станет, умница, - Князь глянул на термометр, один только украшавший матовую стену холодильника рядом с площадкой. - Все схвачено. Чистяков у меня гений. Заварил особый металлокерамический состав. Прочная муть. И сверхпроводник заодно. Каждая тварь тонким слоем равномерно покрыта.

– Это еще зачем?

– Двух тараканов убили. Про эффект Мейсона слышал?

– Еще бы. Радиоточку включу с утра, а там уже про эффект Мейсона травят.

– Знаешь хотя бы о том, что гроб Магомета без поддержки в воздухе висел?

– Рассказывал Крамаров, Царство ему небесное. Мол, «проезжаю мимо кладбища, а над могилами гроб с покойничком летает. И тишина».

– Дремучий ты, - спустился до моего невежества Борис Александрович.
– Сфера заряда внутри упаковки подобна магниту, окруженному равномерно магнитным полем обратной полярности такой же массы. И как ты птицу не швыряй, сфера всегда будет в центр полости выталкиваться. А вот и наш профессор Чистяков.

На площадку, затворив за собою массивную дверь, вышел мужчина средних лет и среднего роста с умными и веселыми серыми глазами одетый в униформу без каких-либо знаков отличия, вроде погон с лычками, или каких-либо аксельбантов.