Каждая мертвая мечта
Шрифт:
— Прости. — Она изменила хватку на оружие.
— Так лучше. Фугеры обладают разными телами: худыми, толстыми, длинными или короткими, с мордами и хвостами или без них. Один раз я видел лишь имевшего пару крыльев, сросшихся с двумя лапами и хвостом, и больше ничего.
— Неполное существо, — произнесла она с умным видом.
— Вижу, что ты говорила с Устами Земли. Она много лет исследует этих тварей, поскольку те расползаются во все стороны и каждый раз становятся все опасней. Да, — Два Пальца кивнул, — тот был неполным и не прожил достаточно долго. Не мог есть. В Долине Печали
— Да. Эта тоже не была полной. У нее не хватало пасти.
— И потому она умерла. Скорее всего, от голода. Но, будь живой, напала бы на нас. Я такое уже видал. Атакуют, убивают, а потом стоят над телом и трогают его одним из своих концов, словно пытаются пожрать. Или в немой ярости рвут на части.
— А зачем вы забрали крылья и лапы?
— А что ты станешь есть перед сном?
Кей’ла почувствовала, как к горлу подкатывает горечь.
— Сейчас этот ужин окажется у тебя на голове.
Два Пальца засмеялся басовито и тепло и пояснил:
— Кожа с крыльев тверда, из нее можно пошить одежду, а если отрезали ему лапы, значит, у когтей нашли мешочки с ядом. Используем их, чтобы отравить стрелы.
Это было настолько по-вайхирски практично. Использовать яд на наконечниках стрел или копий. Отчего нет? Если уж ты занят убийством, то делай это лучшим образом, каким только удастся.
Кей’ла глянула на вайхира по имени Темный Кулак, который двигался в паре десятков шагов от нее. Он пользовался луком, хотя называть так его оружие было все равно, что говорить о фургонщицком тяжеловозе «пони». Оружие чуть выше его владельца, а стрелы, целый колчан которых колыхался за спиной четверорукого бойца, длиннее ее боевой палицы. Кей’ла уже видела в селении, как Темный Кулак и другие лучники тренируются: их две левых руки обнимали лук, одна над, другая под стрелой, а правые сплетали в сложном хвате на тетиве. И — раз! Стрела летела к цели, удаленной на сто, двести или все триста шагов. Кей’ла могла оценить силу стрел по дуге их полета и глубине, на которую они втыкались в учебные щиты.
Разве только баллисты и «скорпионы», натягиваемые коловоротом, могли сравниться с вайхирским лучником. Хотя и уступали в скорострельности.
— Далеко еще? — спросила Кей’ла, как каждый день с той поры, как они вышли.
Два Пальца засмеялся вполголоса, а потом сказал ужасно серьезным тоном:
— Ты теперь на две головы выше меня, потому — осмотрись. Не пропустишь настоящую Долину.
Так они и маршировали. Миля за милей.
К этому времени к ним начали присоединяться другие племена четвероруких. Длинные Столпы, Восемь Ножей, Пучки Снов, Плоские Лица, Сломанные Копья… Все вооружены и смертельно серьезны.
Между массивными воинами шли женщины, чуть меньше и худощавее, но окруженные такой аурой мрачной решимости, что Кей’ла не сомневалась, кто главная сила, ведущая эту армию вперед, и ее становой хребет. У них были мотивация, энергия и достаточно ума, чтобы заставить действовать неповоротливых мужчин. А когда она заметила некоторое число подростков и детей — и даже младенцев в свертках на спинах матерей, — поняла, что вайхиры действительно идут на решающую битву, что определит их судьбу. Или выиграют и освободят своего бога — или погибнут.
Уста Земли решительно и жестко запретила ей приближаться к другим племенам, и уж тем более к их детям. Союзникам передали вести о Кей’ле и пояснили ее необычный статус, но, как утверждала вайхирская женщина, для большинства из них каналоо — смертельный враг. Его госпожа — тоже, даже если она просто ребенок. Кей’ла быстро поняла, что Два Пальца, Кубок Воды и Черный Белый совсем не случайно непрерывно крутятся неподалеку и следят, чтобы она не оказалась на краю колонны Тридцати Рук.
Вайхирские лучники стреляли и правда хорошо.
Кей’ла жалела, что в «ее» племени нет детей, потому что ей было очень интересно, какие они и можно ли с ними поиграть в «цапки» или в олоола.
По мере того как группы четвероруких соединялись в большую армию, становилось ясно, что они малочисленный народ. Когда шагали по широкой, покрытой обсидиановой крошкой равнине, Тридцать Рук шли в арьергарде, и Кей’ла могла примерно посчитать их. Где-то на середине начала сбиваться, но получилось у нее примерно десять тысяч вайхиров. Столько насчитывали шестнадцать племен, идущих на войну в Долину Печали.
Она перестала удивляться, что Уста Земли, глядя на своих родичей, качает головой и что-то ворчит себе под нос. Однажды, когда одноглазая поймала ее взгляд, улыбнулась девочке гримасой боли и проворчала на меекхе:
— Боюсь, что мы слишком долго откладывали, Одна Слабая. Боюсь, что слабые — мы.
— Тогда поверните назад.
Вайхирская женщина покачала головой.
— Мы — пыль, несомая ветром. Если попытаемся возвратиться, то падем на землю — и исчезнем. А говоря прямо — никогда уже не соберем такой силы, стольких воинов, так что это и правда наш последний шанс. Если уж мы так долго набирались смелости, то теперь нам придется заплатить цену за собственную трусость и глупость.
— Это не трусость — сражаться с чудовищами.
— Но трусость — наблюдать, как Товет сидит в ловушке, смотреть, как у нас рождаются бездушные дети, и оттягивать попытку. Триста лет, дитя, триста лет мы кружили вокруг долины, не желая уходить, и предпринимали жалкие попытки добраться до нашего бога. В походы в долину каждое племя посылало горстку воинов, трусливо оставляя большую их часть по селениям. Вместо того чтобы набрать для Товета кубок крови, мы впускали туда всего-то несколько капель, но все равно оказались на грани гибели. Триста лет назад с нами отправилось бы, может, восемьдесят, а может, и сто тысяч вайхиров. И не шестнадцать, но пятьдесят племен, а наши боевые кличи и песни пугали бы небеса.
— Столько ваших племен вымерло?
— Некоторые — да. Другие даже нынче предпочитают прятаться в скальных убежищах. Сломанные Кости, Белые Камни и Печальные Воды отступили в последний момент. Обманывали нас до самого конца, а в день испытаний послали гонцов, которые сообщили лишь, что их воины не пойдут. Даже теперь, во время последней битвы, мы не можем объединиться.
Кей’ла не знала, что сказать, не знала даже, хочет ли Уста Земли услышать от нее что-нибудь или же говорит все для самой себя.