Каждая минута жизни
Шрифт:
— А в случае экстренных известий как мне быть?
— Что же, всегда рад вас видеть, Антон Иванович, — он слегка пожимает мне руку и по его теплому взгляду я понимаю, что мне окончательно поверили.
Дорога назад оказывается длиннее, чем я предполагал. Приближается комендантский час, и я прикидываю, как побыстрее, напрямик добраться до госпиталя. И при этом избежать лишних встреч с патрулями. Сворачиваю в узенькую улочку. Тороплюсь, почти бегу. И тут слышу такие же торопливые шаги за спиной. На повороте ненароком оборачиваюсь, и мне кажется, что я узнаю это крысиное лицо. Неужели Шульце?.. Ноги сразу становятся ватными. Как быть?.. Броситься в темень, в поле, скрыться в лесу?.. Но для моих друзей это будет тяжелым
Я бросаюсь в сторону, перескакиваю через невысокий забор и мчусь через огороды, кустарники. Какое счастье, что я знаю свой город, все его тупики и закоулки… Если Шульце и узнал меня, все буду отрицать. Роковой была бы для меня только встреча здесь, в полумраке комендантского часа. А так: «Я ничего не знаю, господин обер-лейтенант… Вам показалось, господин обер-лейтенант…»
Вбегаю на госпитальное подворье со стороны гаражных построек. Слава богу, кажется, успел. Выиграл это смертельное состязание. В кабинет Рейча вхожу без стука, как мне было дозволено. Правда, разговора на эту тему не происходило, просто как-то само собой установилось. Рейч стоит посреди комнаты, держа в руках белый халат, он собрался на вечерний обход. По его взгляду вижу, что он все сразу понял. Заметил мою растерянность, неподобающий внешний вид — в спешке не застегнутую шинель. Догадывается, наверно, что я попался, влип. Случилась беда, и я прибежал за помощью. Но если попался я, то и ему не сносить головы. Собственно, моя беда становится нашей общей. Доктор Рейч теперь вынужден спасать доктора Богуша. В этом наполненном искалеченными людьми доме, среди всеобщей подозрительности, под боком у гестапо — оно в двух шагах отсюда, в серо-желтом здании, где до войны размещался райком партии, — господствует только страх.
— Ну, быстрее, что стряслось? — Рейч начинает механически натягивать поверх своего офицерского мундира идеально отглаженный белый халат.
— Ничего особенного, герр доктор, — отвечаю, с трудом переводя дыхание.
— Но вы же бежали? За вами гнались?
— Кажется, так.
— Кто именно. Партизаны, полицейские, патрульная служба?.. Да перестаньте вы, наконец, ломать комедию! — Он понижает голос до угрожающего шепота: — Говорите немедленно, сюда идут.
В коридоре действительно слышен быстрый топот. Так здесь не принято ходить. В госпитале не бегают… Ничего рассказать я уже не успею. Может, пронесет? Может, это санитар спешит к умирающему?.. На крайний случай у меня есть ампула с цианистым калием. Я с тоской гляжу на окна. Высоковато, третий этаж… Если бы знать, как поведет себя доктор Рейч, когда я вскочу на подоконник!..
Дверь распахивает запыхавшийся обер-лейтенант Шульце. Как он обрадовался! Добыча поймана! Он с трудом переводит дыхание и кривит губы в иезуитской улыбке.
— Вот вы где, доктор Богуш?
Я невольно вытягиваюсь перед ним, словно перед начальством, но Шульце, не обращая на меня внимания, взахлеб рассказывает Рейчу о том, как он меня выслеживал, как видел, что я дважды заходил в один и тот же дом, где проживает подозрительный старикашка. Ну, этим стариком займется гестапо, а что касается меня, то тут Шульце предлагает провести самостоятельный допрос, он сможет сделать так, что я в его руках заговорю…
Неожиданно Рейч начинает весело смеяться. Мне его смех кажется нарочитым, вынужденным.
— Значит, вы открыли в нашем лазарете партизанского лазутчика, обер-лейтенант? Ха-ха-ха!.. Гестапо действительно может вам позавидовать!..
— Мне кажется, герр доктор, — ехидно тянет Шульце, — что вы слишком заботитесь об этом русском. Это подозрительно…
— Вы меня не поняли, обер-лейтенант, — улыбку
Взгляд Рейча непроницаем, и у меня неприятно холодеет в животе. Какую игру он сейчас ведет? Ведь он должен понимать, если меня заберет гестапо — конец и ему! Неужели это — провал?!
— Я думаю, — продолжает между тем Рейч, что мы можем сами, как вы предложили, обер-лейтенант, допросить Богуша. Зачем бросать тень на образцовую репутацию нашего госпиталя? Эти парни из гестапо всегда рады опорочить нас, армейцев… Станьте сюда, Богуш! — Рейч повелительно указывает мне пальцем в угол, отрезая тем самым всякую возможность к побегу. — А вы садитесь, милый Шульце. Видите ли, этот Богуш в какой-то степени продукт моего воображения, моей сентиментальной немецкой души, уверовавшей, что из славян в отдельных случаях можно делать порядочных людей. Ошибка! Но, как вы сами понимаете, эта ошибка могла мне дорого стоить. И только благодаря вашей бдительности… Да, это было бы тем прискорбнее, что именно сегодня, в такой знаменательный день…
— У вас, простите, гауптман, семейное торжество? — рыжие брови Шульце удивленно ползут вверх.
— У вас, милый Шульце, у вас… Ввиду того, что мы сегодня выписываем вас из госпиталя, я обратился к командованию с просьбой дать вам двухнедельный отпуск в фатерланд. Для окончательного выздоровления… Но вы же знаете, если гестапо возьмется за него, — Рейч небрежно кивнул в мою сторону, — эта ваша поездка к родным, разумеется, сорвется. Допросы, свидетели… Вы уже сообщили о нем в гестапо?
— Нет, герр доктор, — откровенничает Шульце. — Нам говорили, что за каждого пойманного партизана полагается награда. А эти типы все присвоят себе.
— У вас умная голова, обер-лейтенант.
— О, герр доктор, людям нашей профессии необходимо быть изворотливыми. Мы, лавочники, всегда выкручивались, сидя на последнем кредите…
— Итак, милый Шульце, вы хотели рассказать…
— Да. Сегодня, когда этот Богуш вышел из лазарета, я отправился за ним. Через городской парк, мимо здания фельджандармерии, потом налево к дому за зеленым забором. Номер… А, какой номер, Богуш?.. Не хотите говорить?.. Ничего, скажете, где нужно. В гестапо не таких раскалывали.
— И что же там произошло? В доме под известным вам номером? — хмуро спрашивает Рейч.
— Очевидно, что-то произошло, герр доктор. В том доме живет врач. Он — фольксдойче. Это мне удалось установить еще раньше. Человек весьма сомнительный, для маскировки работал на бирже. К нему постоянно заходят подозрительные типы. Установлено абсолютно точно.
— Кем?
— Да говорю же — мной!
— Надо было сразу сообщить в гестапо.
— Ну, милый доктор, к чему?.. А награда? Да и я с детства любил играть в сыщиков и полицейских. Это, поверьте, интереснее, чем наша армейская работа… Вот и сегодня я истратил на этого мерзавца весь вечер, но все-таки выследил! И теперь могу доказать вам, герр доктор, что вас действительно подвела интуиция! — Шульце ухмыляется, и в его крысиной физиономии я снова вижу что-то хищное, изуверское.
Мне и раньше рассказывали санитары, что его подозревают в самых низменных наклонностях. Один молоденький вахмистр, к которому он приставал, чуть его не застрелил. Скандал поднялся несусветный, но дело быстро замяли, так как майор Штумпф испугался за репутацию своего госпиталя. А сейчас он измывается надо мной.
Мне нечего терять. Любой ценой я должен уничтожить эту гадину. В его руках судьба всего подполья, жизнь десятков моих товарищей, моя совесть, моя душа.
Я вижу тяжелую табуретку… Украдкой оцениваю расстояние до нее: далеко… Но если он отвлечется, я успею…