Каждое мгновение!
Шрифт:
— Все! Руби!
Митюша, не глуша двигателя, затормозил. Степка шумно ввалился в кабину…
— Перекур, кореша. Митюша, прижги!
Митюша, торопясь без суеты, достал пачку, прикурил, протянул папиросу мундштуком вперед Степке. Тот затянулся раз-другой и откинулся на сиденье, выпрямив ноги.
— Земные радости, — немного погодя сказал Степан. — Много ли надо человеку! Чайку бы еще с устатку…
— А что! — весело вдруг отозвался Митюша. — Это в наших силах! Ты куда паяльную лампу сунул? И котелок. Или чайник у нас?
— Чайник… — хмыкнул Степан. — Чайник на стане был. Там и остался. Котелок здесь. Все в кузове. На них доцент сидит.
— Отдыхайте — я сварганю.
Митюша вылез из кабины и, не спускаясь в воду, пробрался вдоль борта к корме грузовика.
— Ну что, живые еще? — раздался оттуда его голос.
— Живые, — ответил девичий голос. — Мы стоим?
Мотор урчал на малых оборотах, и здесь было хорошо слышно все происходящее в кузове — каждый шорох. Там завозились люди, громыхнула посуда, потом послышалось, как Митюша трясет паяльную лампу, проверяя, сколько в ней горючего.
— Пацаны, — потом произнес он там. — Кто самый проворный — зачерпни воды. Ног не мочить. Сними ремень со штанов — дотянешься.
Спустя некоторое время заработала паяльная лампа.
— Могу тебя обрадовать, кореш, — тихо проговорил Степан. — «Гилячок» потягивает…
Он помолчал, опустил стекло и, глядя в черную воду, добавил нараспев:
— Ах ты, реченька, кормилица. Что б тебе вдоль побережья течь! А ты все к морю, к морю… Море ж погибель твоя. Растворишься — и нет Сомовки…
Появился Митюша с парящим котелком и с кружками.
— Пацанов я напоил — ваша очередь.
Чай Митюша заварил такой крепости — челюсти свело. «Зато спать не захочешь».
— А что, Степка, «гилячок», кажись, потянул?
— Потянул, братан.
— А, может, вернемся, пока не поздно? Еще сорок километров впереди.
Степан помолчал, дуя в кружку, которую держал возле губ. И сказал:
— Нельзя, Митюша. Им здесь хана. И мы не вдруг выберемся. И «фантомас» в поселке позарез нужен. А как половину отмотаем — считай, дома, кто-нибудь выручит. Там и вояки недалеко.
— Ха, недалеко! Столько же, сколько отсюда до дома — до вояк там.
— Не, Митюша… Сейчас радио существует — вызовут…
Митюша нервничал, но пытался скрыть свое состояние. А Степка, наоборот, говорил все мягче и мягче, точно уговаривал старшего брата.
— Погоняй, Митюша. Не сдохнем — в крайнем случае бензин есть. Паяльная лампа, консервы, пока еще на сутки-двое хватит. Да и у доцента в рюкзаке килограммчиков пять икры — прикинул на руку. А то и более. Съедим. Погоняй…
И он обернулся к Коршаку:
— Ты уж прости, кореш. Мы тебя втянули, а для нас выходит к лучшему — я б один столько не прошел.
Митюша закрыл жалюзи, чтобы вентилятор не втянул сквозь соты радиатора воду и не залил свечи и провода. И двинул машину тихо-тихо, постепенно отворачивая в сторону моря — так вода легче обтекала машину с правого борта.
Время от времени Коршаку начинало казаться, что они заблудились в реке, что никогда она не кончится, и что вот-вот грузовик уйдет в глубину с кабиной, со всеми, кто есть сейчас в нем. То виделось, что машина лезет вверх. Но все было правильно. И это ощущение слепого полета возникало оттого, что снег мело теперь прямо в лоб, стеклоочистители едва успевали сваливать его ползущие под собственной тяжестью и под все усиливающимся «гиляком» пласты. А глубина реки оставалась ровной — до подножки. Было слышно, как хлещет она внизу под днищем, бьется о раму автомобиля и его колеса. Может быть, Коршак и пожалел бы, что поехал вместе с ними, но
Потом пошло легче, и еще несколько минут, чуть увеличив скорость, ЗИЛ катился по совершенному мелководью.
— Теперь бери вправо, вправо — здесь вешки есть, Прошлый раз ставили! Помнишь?
— Помню, Степка. Вон они, должно быть. Видишь? Кажется, они…
— Они. Молоток, Митюша! Еще раз и ты меня, считай, уговорил — учиться пойду, чтоб как ты… баранку крутить.
— Пошел ты, парень!
С ветром снег уже не так охотно таял, а когда приходила очередь идти вперед Коршаку, он видел, что грузовик движется весь облепленный снегом, словно странный снежный стог. Менялись каждые десять — пятнадцать минут, и по подсчетам, которые Коршак пытался вести своим отупевшим, угасающим сознанием, прошли они всего километров около двадцати.
В какой-то момент ходьбы обнаружили рядом с собой незнакомую фигуру. Женщина. Высокая, худая, в болоньевой куртке с капюшоном. «Идите отдыхать» — знакомый голос. Подумалось невероятное — Катюха. Догнала, пожалела всех троих. Но женщина скрипуче произнесла, сцепив зубы:
— Идите отдыхать. Моя очередь.
В машине, куда его Степан уже втащил за руки, спросил, отдышавшись:
— Кто это, Степан?
— Олечка. Не видишь? Олечка! А она баба ничего. Зла только — как овчарка.
Упав лицом на свои собственные руки, уже не скрывая смертельной усталости, Коршак не то задремал, не то забылся. А когда снова голова прояснилась, он увидел впереди освещенную светом фар — Митюша включил теперь фары — узкоплечую фигуру Олечки.
— Надо заставить доцента, пусть он пошагает… — глухо сказал он.
— Паш-шел он! — Степан выматерился. — Я лазил в кузов, пока ты шкандыбал. «Вы самонадеянно взяли на себя ответственность за человеческие жизни. Я в этом участвовать не намерен…» Сука он!
Наверное, в кузове произошло нечто большее. Потому что Степан говорил с каким-то нелепым сейчас удовлетворением.
— Пацаны — те рвутся в бой. Я цыкнул на них. Не хватало еще… С их соплями и в их одеже!
Может быть, машинально — привык к размеренности движения — Митюша, прикуривая очередную папиросу, отпустил руль. И замер — не донеся зажженной спички до папиросы — руль стоял, не шевелясь почти, и только подрагивал. Он погасил спичку, осторожно опустил ладони на баранку, подержал их так, снова отнял и вдруг громко засмеялся.
— Все, Степа, все, Бронников! Колея. Ложись спать, ребята. Колея! Бабу гоните в машину — колея, говорю! — теперь он сам пойдет, хоть ослепни напрочь, сам. Понятно? Ему не вывернуть из колеи. Сам… Миленький ты мой, «фантомасик». Сам, голуба… Давай, давай! Только грунт не рви! Иди, голуба, топай! Сам… Видишь, Степка?
Что было дальше — Коршак не помнил. Он открыл глаза, когда «фантомас» миновал маяк. Хотя ветер дул с прежней силой, снегопад ослаб и проклюнулись огни. Их было две группы. Одна слева и внизу — тесная, яркая, словно малая медведица. Это светил «Ворошиловск». Вторая же — редкие переплетающиеся цепочки — и выше над всем красные дежурные огни метеостанции.