Каждое мгновение!
Шрифт:
Машину вел Степан. Митюша спал, навалясь на Коршака.
Капитан Стоппен
Когда «Захар Бронников» выкарабкался на середину бухты и на «Ворошиловске» уже прорезались иллюминаторы и надпись на его высокой черной корме, с аэродрома поднялся самолет. С палубы «Бронникова» увидеть его было невозможно, но слышно было хорошо. Самолет уронил звук двигателя по ту сторону горного хребта, что была обращена к морю, и в чаше бухты, над медленно и тяжело перекатывающейся уже густой и бесцветной от холода водой, звук этот, горячий, старательный, прощальный, обитал еще долго,
Поежилась Олечка, так и не обернувшись на звук — улетели доцент и студенты. Об этих десяти их днях в бараке Сомовского завода можно было написать целую книгу. Так думал Коршак, пока был слышен самолет. О чем бы эта книга могла быть — о разочаровании и горечи? О том, что один глупый и недобрый человек может погубить столько человеческой радости, столько прошлого труда, что был вложен людьми в ребят, и породить в каждом из них брезгливое отношение к самому себе, и боязнь всех, кто был свидетелем их слабости. Книгу о том, что трудное у них теперь не позади, а только еще предстоит. Предстоящая им нравственная работа казалась Коршаку похожей на то, как защищается океан, легкое и мусорное выбрасывая на берег. Что-то сядет на дно, а что-то распадется на элементы, которые станут частью его существа.
И почему-то Олечка (теперь не хотелось ее даже мысленно назвать так, нет, не Олечка — Ольга), казалось Коршаку, вынесет все из себя как река, вынесет и очистится. А может быть, все у нее и доцента произойдет проще — они встретятся в институте, в чистом, знакомом, хорошо налаженном мире, и привычная расстановка сил, связей, взаимозависимость восстановит все. Студенты — временные участники этого процесса — уйдут в конце концов, только надо подождать четыре года, а доцент останется. И останется завкафедрой общественных наук Ольга Георгиевна Бирман.
Коршаку представилось, как встретятся однажды лицом к лицу Ольга и Салин. Настороженность и готовность защититься в холеном (там, дома, оно скоро вернет себе холеность) и уже отечном лице Салина, и холодная, отторгающая, равнодушно презрительная брезгливость — вот так же поежится она, стискивая воротничок блузки худой узловатой рукой — в Ольге Георгиевне. Но в книге, представшей его воображению, он не видел ни Бронниковых, обоих — Степана и Митюшу, ни Катюху, ни деда Кирилла. В книгу эту как-то не входили ни Дмитриев, ни Феликс, ни здешний капитан флота — он стоял сейчас рядом с Ольгой на крыле мостика в одном водолазном толстом свитере и в огромной с тусклыми позументами фуражке.
Не видел Коршак их в той книге. А значит, нет в ней и настоящего. Настолько все поучительно, определенно, все найдено. Он вдруг подумал, что подходит к чему-то главному. Конечно же, нельзя доверять такому, как Салин, людей, еще не знающих своих слабостей и силы. Сведи их в ином месте, но в подобном сочетании у операционного стола, в полете, в море, наконец, — все повторится.
— Приготовиться к выгрузке! Эй, на корме! Пойдете на грузовой сетке вместе с грузом! Боцман! Концы взять правым бортом! Отыгрываться на волне!
Голос у «Захара Бронникова» оказался несоразмеримо громким и хриплым. Динамики пророкотали команды, в которых слова набегали друг на друга, и по всей бухте прокатилось эхо.
— Капитан просит вас к себе, — обратился к Коршаку высокий степенный моряк со штурманскими нашивками на рукавах шинели. После столь долгого пребывания среди людей, не носящих никаких знаков различия, если не считать форменных фуражек летчиков
— Капитан просит вас к себе, — повторил он. И добавил: — Капитан в ходовой рубке…
Моряк повернулся и пошел чуть впереди, словно бы показывая дорогу и в то же время не позволяя гостю думать, что его считают здесь новичком.
— Отходим тотчас, — глухо проговорил моряк. — Вас ждали. Как выдержали циклончик?
— Это был циклон?
— Преизрядный. Три вахты главной машиной подрабатывали. И две смычки — цепи в воду…
— Значит, вы нас собою прикрыли — на побережье не так страшно было, — сказал Коршак.
А между тем выгрузка с «Захара Бронникова» закончилась. Отдельным ходом стрелы взяли с «Захара» аккуратный, чистый, как изготовленный в сувенирном варианте бочоночек с надписью суриком на желтом боку: «Захар Бронников» — л/т. ходу «Ворошиловск». С окончанием навигации».
А сам «Захар Бронников», вздернув закопченные флажки, означавшие «Счастливого плавания», малым ходом откатился от высокого борта «Ворошиловска» и, застопорив машину, замер на чистой воде в нескольких кабельтовых. И ответные сигналы выбросил к своим коротеньким, но далеким стеньгам «Ворошиловск».
Тем временем Коршак и сопровождающий его штурман двигались по освещенным мягким светом плафонов коридорам и проходам ледокола, и их отражения скользили в темном пластике переборок. До чего же все это было нереально — дорогая мебель, шорох паласа, пластик, плафоны, двери с эмалевыми табличками — «2-й механик», «Главный электрик».
И когда все же поднялись в рубку, сквозь ее неестественно щедрое остекление, еще не увидя никого, в том числе и капитана, Коршак увидел крошечного «Захара Бронникова» в огромной бухте и ощутил неожиданно острый, до головокружения и тошноты, приступ невосполнимой утраты. И это уходило в прошлое. Он и прежде не понимал, как может человеческая душа, человеческое сознание мгновенно и без остатка охватить все: начни вспоминать — не вспомнишь, забудешь что-то даже очень важное, а теперь ему совершенно зримо предстали Степаненков и Арнольд — бортмеханик АН-2 и Бронниковы, и Катюха, и их «фантомас». И все пройденное им побережье до Сомовского, и даже смутно представилось побережье дальше, за Сомовским, где он никогда не бывал, но и там тоже рвутся сквозь камень хребтов и скал прозрачные реки, и каждый камешек виден в воде, и каждая хвоинка в величественном, ожидании грядущего времени четко отмечена на фоне белесого неба…
Коршака ждала депеша.
Капитан траулера «Кухтуй» через полуостровное управление тралового флота просил капитана ледокольного теплохода «Ворошиловск» Стоппена Дмитрия Николаевича «взять на борт в Усть-Очёнской губе рулевого матроса Коршака. И одновременно просит передать товарищу Коршаку следующее двтч расстояние вздор».
Пока Коршак читал депешу, низенький, но кряжистый капитан внимательно рассматривал его склоненное к бланку радиограммы лицо. Потом он сказал:
— «Кухтуй» зайти сюда не может. Лед. Вам пришлось бы долго ждать. До будущей навигации. Устраивайтесь, голубчик. Стивидор вам покажет каюту. Не сочтите за труд, штурман.