Каждый выбирает по себе
Шрифт:
Отлюдок развернулся, прищурившись, оглядел Антона с ног до головы, точно товар на рынке:
– Слово дал, куда деваться...
– подумав про себя: "И кто меня за язык тянул? Жил себе да жил, хорошо ли, плохо ли, но в ладу с собой, а тут вот ученик навязался... Беспокойный. Возись с ним...", - подумал с раздражением, а на сердце от ощущения нужности стало тепло. Только вот почти мгновенно это чувство вытеснил разливающийся по всему телу холод, издавна таящийся в самом дальнем уголке души. Вспомнилось, как отвергли его родовичи - и первый раз, после нескладной кроды, и второй, когда вернулся...
*****
– Чем тебе здесь не по нраву?
– сказал Борута. Не принято было у них лезть в душу, но отпускать человека, к которому привязался, не хотелось. Ученик просто пожал плечами, не удосужившись объяснить свое решение.
– Может быть, раздумаешь?
– Нет.
– Ты свободен в своих решениях. Только ведь ты не зря мне это сказал, мог просто уйти.
– Я пришел просить тебя о помощи, - Родослав пытливо заглянул в глаза своего наставника. Откажет, нет?
– Ты можешь вернуть меня туда, откуда я попал к вам?
– Одним махом через полмира перескочить хочешь? Тоже верно... Хитер... Неизвестно, доберешься ли, ногами землю топча. А если нет? Ты ведь так толком и не смог пояснить, как оказался на границе. Случайность не закономерность, сложно повторить то, что произошло лишь однажды... Многое надобно учесть, найти первопричину, а это дело долгое, требующее времени.
– Борута стал припоминать, что рассказывал мальчик давным-давно. Подзабылось уже, стерлось из памяти, ибо не было необходимости возвращаться к рассказу перепуганного детеныша, другие дела имелись тогда, куда важнее.
– Спиральная дорога, говоришь? Чудное представление у твоих родичей о путях иных... Вход в никуда - вошел живой, вышел мертвый...
– Это не для того построено было, чтобы людей убивать, - обиделся сразу за весь род людской Родослав.
– Это...
– Он замялся, припоминая: - Это...
– Не мучайся, - прервал его арий.
– Да тебе просто повезло, что твой путь привел в Ариан...
– Я не спорю! Но если есть вход, то должен существовать и выход, - с горячностью возразил Родослав, - ведь Ариан не закрыт от Мира.
– Не закрыт, верно, только вряд ли я смогу повторить все условия, чтобы вернуть тебя на то же самое место, а иного ведь ты не хочешь.
– Не хочу, - ученик упрямо опустил голову, избегая прямого взгляда наставника.
– Я домой хочу.
"Не станешь же рассказывать, что, несмотря на всю привлекательность жизни в Ариане, я так и остался здесь чужим... Что даже Тиса, одна из немногих, кто с приязнью относился ко мне, и та, как оказалось, видела во мне всего лишь опасную для ариев особь, за которой надо было следить и следить в оба глаза.
– Родослав заметно погрустнел.
– Не будешь же наушничать Боруте на его собственное дитя! Тиса, такая далекая и такая родная... Может, все же смириться и принять все, как есть? Нет... Сколько можно доказывать, что я ничем не отличаюсь от них? Не смогу".
– Что ж, если ты так решил, то удерживать тебя я не буду. Попробую.
Глядя, с каким легким сердцем вышел из дома ученик, заручившийся поддержкой, Борута грустно думал: - "Конечно, помогу, как не помочь... Он думает, что я ничего не понимаю. Трудно такому, как он, ужиться с нами. Он же весь открыт, все его переживания, как на ладони, а уж аура полыхает так, что глазам больно. Так и не научился закрываться, а может и не хочет, не в его природе это. Мы привыкли уже отгораживаться друг от друга не только расстоянием, но и мыслями, а он... Нас осталось очень мало и каждый сам по себе. Мы постепенно вырождаемся, только вот не собираемся в этом признаваться. Что у нас остается, кроме Ариана? Только тщательно хранимые знания, а любить мы уже разучились, отвыкли сопереживать, да и не хотим. Нам хорошо жить вот так, поодиночке, подменив чувства холодными рассуждениями.
– Мысли, приходившие к нему уже не первый раз, тревожили душу, но делиться ими с кем-то он не торопился. Ариев устраивала их жизнь, и менять её они не собирались, а от смутьянов быстро избавлялись проверенным способом - изгнанием. Этого Борута не хотел, он просто не представлял себе иной жизни, кроме, как в Ариане.
– Мы уйдем, даже самая долгая жизнь не бесконечна, и ничего от нас не останется, кроме...
– он задумался: - Да ничего от нас не останется, если даже сейчас о нас никто не знает!".
А Родослав, выйдя на крыльцо, с ненавистью уставился на солнце. За все это время он так и не смог привыкнуть к светилу, не покидающему небосклон по несколько месяцев, и не смог смириться с долгой-долгой ночью, часто вспоминая неповторимые закаты и восходы своего детства, только вот тогда он не ценил очарования зорь, что диковинными желто-красными цветками распускались у горизонта. Существовали куда более занимательные дела, а вот здесь осознал, как же ему не хватает этой привычной смены дня и ночи. "Скоро! Скоро это все закончится...
– направился к своему неказистому жилью, построенному недалеко от дома наставника. Склонность ариев к пышному убранству ему претила, потому и жил он, как привык, неприхотливо. Шел и мысленно возвращался к недавнему спору с арийкой: - Неправа Тиса, говоря, что мне их жилища не по душе, оттого, что я не привык обмирать от восторга, любуясь изысканными плодами вдохновения ариев, что наше убогое бытие определило мое сознание... А ведь она даже не видела работу наших мастеров-древоделов, она ничем не хуже. Ладно, в чужом дому хозяев не охаивают, и жить не учат".
Не единожды приходил Родослав к тому самому столбу-стагну, у которого очутился после спирального лабиринта, подолгу сидел у подножия устремленного ввысь обелиска, смотрел на ручеек, струящийся по склону, провожал тоскливым взглядом облака, проносящиеся над головой. На что надеялся, чего хотел? Он и сам не мог объяснить, почему его так тянет сюда. Возможно потому, что это была единственная ниточка, связывающая его с домом, и в глубине души он надеялся, что если очень сильно чего-то хотеть, то рано или поздно это случится, тем более в этой стране, где чудо оказалось обыденным делом. Правда, как оказалось позже, сотворение чудес требовало куда больших усилий, чем думалось, а чудодеем мог стать почти любой, обладающий необходимым знанием и умением. Родослав многому научился, но сравниться с ариями, конечно, не мог, да и не стремился, понимая, что для них он навсегда останется изгоем, случайно затесавшихся в ряды истинного народа.
Сначала арий долго расспрашивал его, задавал порой довольно неожиданные вопросы, выслушивал все, что сохранилось в памяти мальчика, а потом просил разъяснить непонятное. Родослав порядком притомился, не раз рассказывая наставнику, что помнил, да только думалось, что мало от того толку. Детская память избирательна - хранит только самые яркие моменты, и ничего больше из неё не выжмешь. Однако настал день, когда Борута удовлетворенно крякнул и отстал от ученика, сказав, что теперь думать будет. Родослав запасся терпением, но вопреки всему, ждать пришлось совсем недолго.
И сейчас, приближаясь с Борутой к хорошо знакомому месту, он чувствовал, как быстро-быстро бьется сердце.
– Мне куда?
– делая вид, что совершенно спокоен, спросил наставника, - на площадку?
– Да, пожалуй, - немного подумав, ответил арий.
Легко перепрыгнув через не слишком широкую расселину над бездонной пропастью, Родослав снова подивился, отчего в первый раз она показалась ему непреодолимой, хотя чему удивляться - стагны ведь не просто так здесь торчали... Он обернулся у Боруте. Тот молча смотрел на человека. Да и к чему лишние слова, главное уже было сказано. Родослав поправил притороченный к поясу ассер. Это единственное с чем он так и не смог расстаться, "разумное" оружие уже давно стало частью тела, и он просто не представлял себя без него.