Кетцалькоатль

Чернобровкин Александр Васильевич

Дороги здесь хорошие, причем заметно, что их постоянно ремонтируют. Я был уверен, что пути сообщения проложат инки, которым будут приписывать почти всё, что возведено в Южной Америке. Оказывается, многое было сделано задолго до них.

Я бы, скорее всего, пропустил нужную дорогу, если бы не напрягал крестьян, произнося слово «пукина» и изображая жестами, что мне нужно туда. На меня смотрели с жалостью (бедолага лезет к черту на рога!), но один сердобольный даже прошелся с нами и показал, где надо свернуть, причем отказался от морской раковины, которую я попытался презентовать из благодарности. Видимо, не стал брать грех на душу, обирая смертников. Эта дорога не только не ремонтировалась давно, но и ходили по ней довольно редко. Во многих местах на «проезжей» части выросли кусты. Видимо, это был один из

способов защиты. По России знаю, что бездорожье хорошо помогает отбиться от захватчиков.

В конце третьего дня пути я увидел впереди большую группу людей. Поднялись по довольно таки крутому склону — и обнаружили пару десятков мужчин разного возраста, одетых довольно богато и, я бы даже сказал, нарядно, которые стояли на противоположном склоне, таком же крутом, метрах в ста наже нас. Впереди два старика в надвинутых почти на брови вязаных шапках-колпаках, расширяющихся кверху. Увидев их, я на инстинкте, наработанном во время скитаний по эпохам, выхватил из ножен саблю и протянул левую руку в сторону Гуама, который должен был мигом дать мне шлем и следом щит, а потом вооружиться луком и помочь. Заметив мое оружие, тускло отблескивающее в ярком солнечном свете, мужчины все вдруг подняли руки вверх и ладонями ко мне, словно сдавались в плен. Поняв, что они безоружны и имеют мирные намерения, я спрятал саблю и тоже продемонстрировал пустые руки.

Приблизившись к ним, остановился метрах в трех от стариков и поприветствовал на языке хаке.

Старик, стоявший слева, кожа на лице которого была в густой сети мелких морщин, а руки тряслись так, будто подключены к вибратору, поздоровался на языке жителей побережья и произнес торжественно и сильно шамкая беззубым ртом:

— Народ пукина рад приветствовать тебя, наш инка М а нку К а пак! Мы долго ждали тебя — и вот это случилось! Правь нами, защити нас — и мы будет верными твоими слугами!

По крайней мере, так я понял его слова. Ванка говорил, что своего правителя пукина называется инка. Знакомое слово, поэтому я уточнил, что именно этот народ выбрал его для титула, а не какой-нибудь другой, проживающий намного севернее Титикаки, где, как я знал, будет находиться Куско, столица инков. Бывал в ней на экскурсии. Купец заверил меня, что севернее живут хаке и ставшие их вассалами другие племена, мелкие, названия и титулы правителей которых никак не созвучны со словом инка. Я обратил внимание, что здесь по титулу называют и весь народ. Так жителей Чан-Ана называли чиму, как и их правителя, а все колья для уру были сапана. Видимо, это такой тонкий холуяж.

66

Пукина — это народ, ранее владевший окрестностями озера Титикака. Возле юго-восточного берега есть руины их бывшей столица Пакаритампу, уничтоженной кочевниками-хаке, пришедшими с юга. Скотоводам города были не нужны. Видимо, имело место глобальное потепление климата, в результате чего случился американский вариант переселения народов, только не с востока на запад, как в Евразии, а с юга на север. Уцелевшие горожане убежали в горы. Город, в котором я оказался, колья называют Исканвая, а его обитатели — Пакаритампу, как бывшую столицу своего народа. Они уверены, что это временное убежище. У пукина есть древнее предсказание, что скоро прибудет Манко Капак, сын Инти (Солнца) и Кильи (Луны), и восстановит их былое величие и историческую столицу. Как я подсчитал, основываясь на перечне предыдущих инков, пукина тешат себя этой мечтой уже лет сто пятьдесят, если не двести. Видимо, ждать им надоело, поэтому назначили меня на роль спасителя. Тем более, что я уж точно сын Луны, потому что другого светлокожего и светловолосого никто из них раньше не видел и даже не слышал о таких.

Город расположен на довольно крутом склоне горы. Это две, одна над другой, естественные террасы, которые в нужных местах доделали. Нижняя имеет защитную стену высотой метра четыре, сложенную из сланца с глиняной забутовкой. Из такого же материала и все остальные строения — типичные для этих мест дома, разделенные на отсеки, до пары десятков, и расположенные по периметру прямоугольника, в центре которого дворик. На нижней террасе живет пять родов бедноты, на верхней —

пять родов знати и находится храм Инти, символом которого является прикрепленный к стене, довольно таки большой и, наверное, тяжеленный, золотой диск с восемью лучами, вывезенный из Пакаритампу, и еще дюжины более мелких богов. Возле этой стены круглые сутки горит костерчик, который поддерживают девственницы. В полумраке алые блики огня бегают по золотому диску, из-за чего мне, не знаю, как остальным, показалось, что он кровоточит. В одном дворе с храмом находились и мои два отсека: один жилой, украшенный серебряными пластинками — символами луны в разных фазах, а второй типа канцелярии с тремя намного меньшего размера золотыми дисками с восемью лучами, по одному на каждую стену, кроме той, где трапециевидный вход, завешенный пологом из шкуры белой ламы. Кстати, когда я в силу традиции отправился искупаться в реке, которая бурлила в ущелье метрах в двухстах пятидесяти ниже, и сопровождавшие меня горожане (меня никуда не отпускали одного, наверное, боялись, что сбегу) увидели татуировку «розы ветров» на правом плече, пусть синюю и с более короткими четырьмя лучами, но с таким же общим количеством их, то сразу обменялись понимающими взглядами: мол, рассказывай нам байки, что ты не Манко Капак, уж мы-то знаем!

Рядом с Пакаритампу находятся террасы поменьше, которые служат полями и огородами. Как догадываюсь, землю для них привозили на ламах издалека, потому что рядом только голые каменные склоны, местами отвесные, не пригодные даже для выпаса и неинтересные хаке. К каждой сельскохозяйственной террасе и обеим городским проложен водопровод, берущий начало от реки выше в горах, общая длина которого километра три. Местами это были канавки, вырубленные в почти отвесном склоне горы. Днем вода текла в город, а ночью орошала поля и огороды. Представляю, сколько труда было вложено в создание всего этого.

Точно не скажу, но проживало в Пакаритампу немногим более двух тысяч человек. Это были жрецы, воины, ремесленники и купцы. Последние торговали с племенами, живущими на восточных склонах Анд. Продавали им ткани, глиняную посуду, красиво разрисованную, и поделки из золота, серебра, свинца, цинка и олова, которые добывали в рудниках, находившихся выше в горах. Там в небольших деревеньках жило еще с пятьсот соплеменников-шахтеров. Особенно много добывали олова и через посредников меняли на медь, добываемую в землях хаке, которая удивительной чистоты. Потом ее сплавляли с оловом, получая бронзу, и в небольших количествах — с цинком, получая латунь, из которой делали изумительные украшения. Из бронзы тоже делали блестящие предметы, но большая часть ее шла на изготовление топоров и ножей, как боевых, так и хозяйственных, наконечников копий и дротиков, каркасов для шлемов из толстой кожи и пластин на щиты и тканные доспехи, долот и зубил, ритуальных чаш и кувшинов… В быту использовали глиняную, деревянную и оловянную посуду. Гончарного круга индейцы не знали. Заготовки кувшинов, мисок, чаш делали в специальных углублениях, каменных формах или на болванках из разного материала. Обжигали под завалом из дров. При этом качество керамики не уступало изготовленной в Европе или Азии в Средние века, а по росписи, по моему мнению, превосходило.

После непродолжительного моего купания в довольно быстрой горной речке — постоял в воде на глубине по колено, кое-как обмывшись — меня спросили, кого принести в жертву: мальчика или девочку? Я сказал, что человеческих жертвоприношений больше не будет, только животных и рыб. Со мной не стали спорить, забили белую ламу. Эти животные редко встречаются с полностью белой шерстью, поэтому считаются священными и не используются, как вьючные. Их откармливают, чтобы принести в жертву богам. Ламу забили и разделали при мне, чтобы видел, что жертвуют именно белую и здоровую.

— Какую ее часть приготовить для тебя? — спросил меня шамкающий старик, верховный жрец.

— Ребра, — выбрал я, потому что, как и положено рожденному в год Собаки, люблю обгладывать кости.

— Что сделать с остальным мясом? — задал он следующий вопрос.

Я догадался, что с едой тут проблемы, и смирился с мыслью, что опять придется исполнять роль бога, поэтому распорядился:

— Раздать жителям, чтобы каждый, включая детей, съел хотя бы маленький кусочек и получил благословение Инти и Кильи.