Киносценарии и повести
Шрифт:
– Ну ладно, тогда иди, - не стал отговаривать ее Леха.
– Мы тогда сами. Правда, Евдокия... ой, простите, не знаю, как по отчеству...
– Чего уж там по отчеству...
– продолжала Певица улыбаться.
– Дуся и Дуся. Уж как познакомились, так и зовите. Поскольку, - спародировала Лехину манеру разговаривать, - человек.
– Ну так я пошла?
– еще раз сказала Валентина вопросительно, надеясь, что ее все-так удержат.
– А-га, - даже не посмотрел на нее Леха.
– Иди-иди.
Валентина исчезла.
– Жена?
– спросила Порошина, проводив ее взглядом.
–
– рассмеялся Леха.
– У меня таких жен... Хотя баба очень хорошая, правду скажу! Да Вы садитесь, садитесь, - и повлек-подтолкнул Певицу к глубокому кожаному креслу.
Оно оказалось неожиданно низким и мягким, и не столько посадка в него, сколько падение, вызвало у Певицы непроизвольный стон.
– Прости... Ой, то есть, простите...
– чуть всполошился Леха. Больно, да? Я уж чуть было и не забыл. Ну ничего, заживет до свадьбы...
– До какой до такой свадьбы?
– усмехнулась Порошина.
– Вы, Леша, знаете, сколько мне лет?
– Не знаю, - замотал Леха головою, - и знать не желаю. А раз сказал: до свадьбы - значит - до свадьбы! Я если чего говорю - так всегда и случается. Ладно, посиди, - снова вернулся "на ты", ибо было это для него естественно, - а я сейчас чайник поставлю, - и скрылся в каком-то закутке, докрикивая уже оттуда.
– А чайку попьем - хочешь - иди куда хочешь. А хочешь - поживи здесь. Места-то у меня - сама видишь! Ловко устроился, а?
– появился из закутка.
– Как в отставку вышел - приехал к вам, в Москву. Ну, тут кореш старый. Устроил знаешь кем? Смотрителем крыши. Ага! Есть, оказывается, и такая должность. Ну вот и - служебная жилплощадь. На холяву. Слушай!
– загорелся.
– Ты как, ничего? Ходить-то можешь? Пойдем, покажу! Хрен где такое еще увидишь?
– и подал Порошиной руку.
Она встала и последовала за Алексеем в узкие темные извивы коридора.
***
Небо было по-мартовски ослепительно синим, сияло солнце, Москва отсюда, с высоты птичьего полета, казалась чистенькой и нарядной. Десятиобхватный бетонный торс колхозницы там или работницы не мешал обзору, и Порошина стояла, широко раскрыв глаза и вбирая в себя все это великолепие. Заметный на высоте ветерок весьма романтически ворошил недлинные ее волосы.
Леха был так горд, как если бы сам выстроил этот город. Он дал Певице минутку тишины, после чего спросил:
– А? Ну как? Все - мое! Смотритель крыши! Лихо я из-под воды - прям' в небеса? Знай наших!
– Ну ладно, - сказал, помолчав еще немного, - пойдем: простудишься с непривычки. Я, значит, сейчас ухожу, выпьем чаю, а ты живи тут. Еда есть. Правда, без душа: в баню ходим. Хочешь, то есть живи. Не хочешь - покажу, где выход. И за Порошину не обижайся. Это я не про тебя - про нее. Ну, ты понимаешь...
– А когда Вы вернетесь?
– спросила Певица.
– Не знаю, - пожал Леха плечами.
– Жизнь - она штука разнообразная. Да ты не стесняйся, живи... Валентина, может, придет. Всем места хватит!
***
"Валентина" поджидала Алексея в укромном уголке двора.
– Молодец, - подошел он к ней.
– Артистка!
– и вложил в ладонь пачку денег.
– Гонорар. И премия - за высокое качество работы и живую импровизацию. Как говорил общий наш отец: верю! Еще понадобишься - позвоню. Никуда из Москвы
– Никуда, - помотала головою довольная "Валентина".
***
Темно-серая "Вольво" подкатила к темно-серому, громоздкому зданию конструктивистского стиля, предваренному памятником какому-то раннему убитому большевику: не то Урицкому, не то Воровскму, и выпустила Алексея. Не того, какого мы видели в первых, дотитровых эпизодах фильма: лощеного, длинноволосого, с эдакой усталой ленцой, а того, какого увидела Порошина на чердаке Котельнического небоскреба: как бы ниже ростом, лысенького, разбитного эдакого энергичного мужичонку.
Привычно взбежав по ступеням и сунув под нос вооруженному вахтеру из новых: мальчику, вполне похожему на уже знакомых нам телохранителей, Алексей рванулся было к лифту, но был бесцеремонно - за рукав - вахтером остановлен:
– Эй, мужик!
– Ну?
– поневоле приостановился Алексей.
– Чего надо?
– Пропуск не твой. Куда намылился-то?
– В "Интерпромтехнику". Шестой этаж, комнаты 624-630.
– К кому?
– К себе. Работаю я там!
– Чот' не похоже... Щас, разберемся. Посиди-ка пока тут, - впихнул вахтер Алексея в маленькую служебку, щелкнул ключиком, а сам взялся за телефон.
Хоть, уже выдержав актерский экзамен перед Порошиной, Алексей вроде бы не нуждался в добавочных комплиментах публики, ему все-таки было настолько приятно, что, вместо того, чтобы скандалить, он тихонько уселся на деревянный топчан, оставшийся еще с большевистских времен, и расплылся в довольной улыбочке.
И тут в служебку вошел Сам. Павел Самуилович.
– Он, он, - кивнул вахтеру.
– Пошли... Господи! На кого ж это ты похож?!
– спросил уже в лифте.
– На Дусиного папочку. На будущего нашего покойного тестя. Дусенька-то Электрою оказалась! Не пожалели б денег на специалистов - на моем бы месте сейчас были. Впрочем, вряд ли... Вам бы не сыграть... Тут гениальный актер нужен, вроде меня. Вы меня еще в этом качестве никогда не видели? То-то!
– А это...
– кивнул Паша на плешивую голову Алексея.
– Выбрил, что ли? Так ведь заметно...
– А это, Павел Самуилович, это как раз свое. Родненькое! Раньше был паричок, а это свое, родненькое...
– Ну, ты даешь!
– Даю-даю, не без этого.
Лифт остановился, они пошли коридором.
– Кстати, Вы в курсе, кто такая Электра? Софокла читали? Ну, хоть на спектакль, может, ходили, на Штайновский? Женщина, которая любила своего отца. И никого больше. А я оказался - совершенная копия. Представляете: эдакое случайное совпадение.
Пройдя через небольшую приемную и с удовольствием собрав удивленные взоры секретарш, Алексей, сопровождающий помалкивающим Пашею, ворвался в кабинет и с места в карьер сел к компьютеру, включил его.
– Чего тут в мое отсутствие, интересно, понаворочали? Соскучился сил нет!
– Значит, все-таки, захомутал?
– уселся Паша за обширный собственный стол и побарабанил по столешнице пальцами.
– Давно ли? Вчера с концерта одна возвращалась.
– А вы все к ней на концерты ходите? Скука-то какая!.. Сегодня, - пожал плечами Алексей.
– С утра. Сейчас, небось, сидит дома, обед готовит, меня поджидает...