Киносценарии и повести
Шрифт:
Когда же выбралась к гостиничке, Тамаз уже переговорил: служитель с телефоном как раз исчезал в дверях.
– Маме очень плохо, - объяснил Тамаз.
– И еще: проект на конкурсе провалили!
12.12.90
Такси остановилось возле тамазова родительского дома под вечер. Ирина наладилась выходить.
– Погоди, - сказал архитектор.
– Видишь ли!
– и замялся.
– Я очень надеюсь - ты не обидишься. Но давай я лучше схожу один. А?
– и как-то заискивающе заглянул Ирине в лицо.
– А ты поезжай в мастерскую!
– повторил.
– Наши, грузинские дела. Не все тут так просто! Ну?.. Я или заеду за тобой, или позвоню. Или пришлю кого-нибудь!
– Но, может!
– гордость боролась в Ирине с тревогою, обида - с любовью, - может, я подожду в машине?
– Не надо, - качнул головою Тамаз.
– Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Поезжай, - и слишком как-то резко выбрался из такси, скрылся в парадной.
– Тамаз!
– крикнула Ирина вдогонку отчаянно.
– Тамаз! У меня даже денег нет - расплатиться.
Хлопнула, ухнула подъздная тяжелая дверь.
– Он оставил, - сказал водитель, не оборачиваясь.
– Поехали.
– Раз оставил - поехали, - согласилась Ирина.
Такси тронулось. Ирина покусывала пальчик: все равно ничего хорошего из этого не выйдет!
13.12.90
Тамаз появился под утро. Вошел в мастерскую крадучись, и Ирине, которая, конечно же, бодрствовала, показалось, что не потому крадучись, что заботится о ее покое, а потому, что чувствует себя виноватым.
Она лежала якобы во сне, дышала ровно, пока Тамаз беззвучно раздевался, а, когда он осторожно, стараясь не задеть, не притронуться, устроился рядом, спокойно произнесла:
– Что мама?
Тамаз даже вздрогнул:
– Мама?
– Ну да, - пояснила с легкой издевкою в голосе.
– Мама.
Тамаз заикался очень редко - и вот, это был как раз тот случай:
– П-п-по=м-м-моему в п-п-по-рядке.
– Ее сильно расстроило, что я выздоровела?
– спросила Ирина.
Тамаз спрятал глаза, не нашелся что ответить.
17.12.90
Натэла Серапионовна давила на звонковую кнопку: Ирина пристально рассматривала свекровь сквозь широкоугольный, искажающий мир глазок. Потом открыла.
– Здравствуй, милочка, - сказала Натэла Серапионовна, входя в мастерскую решительно и по-хозяйски, нисколько не беря во внимание отнюдь не пригласительную позу невестки.
– Что не отпирала так долго? Любовника прятала?
Ирина проглотила оскорбительную шутку, прошла за гостьей. Та поправила скособоченную картину, переставила цветочный горшок, смахнула с подчеркнутой брезгливостью невидимую пылинку со стола и, наконец, устроилась на диване. Ирина с ногами, по-домашнему, села напротив, в большое кожаное кресло:
– Как вы себя чувствуете?
– Как бы я себя ни чувствовала, умирать к сроку никому не обещала. А пообещаю - выполню.
Ирине страшно сделалось воспринять эти слова за намек.
– Я вам кофе сварю, Натэла Серапионовна!
Встала, пошла на кухню, всыпала
– Что-нибудь не так?
– Наблюдаю, - ответила Натэла Серапионовна.
– Я многое в жизни повидала: и как на мнимую девственность ловят, и как на беременность. Но чтобы на смерть!..
Ирина уронила мельницу. Деревянный корпус раскололся, кофейные зерна заскакали по полу.
– Ладно-ладно! Не делай большие глаза. Не строй святую Инессу.
Ирина взяла совок, веник, принялась подметать.
– Не то что бы меня твой цинизм поразил - цинизму границ не бывает. Но как тебе не страшно словами было такими играть? Сглазить ведь можно!
– Вы что, убить меня собираетесь?
– с попыткой улыбки подняла Ирина голову.
– Много чести будет - душу из-за тебя губить! Собираюсь только, чтоб ты знала: никого ты не обманула: ни меня, ни Реваза Ираклиевича! Тамаз мальчик, конечно, глупый. Он - художник, простая душа. Но и у него глаза откроются, уж я позабочусь. У тебя какие-нибудь анализы, снимки - есть? Что ты действительно болела раком?
– Уходите отсюда, Натэла Серапионовна, - сказала Ирина тихо.
– Я? Отсюда? Да с какой это стати?! Мастерскую сняла мальчику я. На деньги Реваза Ираклиевича. С какой это стати отсюда уйду?!
– Хорошо, - согласилась Ирина.
– Вы, я вижу, хотите, чтобы уехала. Я уеду, если мне это скажет Тамаз.
– Ах, какая хитрая! Тамаз мальчик гордый! Тамаз никогда не признается, что его провели как ребенка. Не-ет! ты уедешь сама!
– Не уеду, - ответила Ирина твердо.
– Сама - не уеду.
– Еще как уедешь!
– возразила Натэла Серапионовна.
– И не просто уедешь, а приведешь мужика, устроишь, чтобы Тамаз застал тебя! не беспокойся: он - не убьет!
– застал и выгнал! к ебеней матери!
– Да вы!
– поразилась Ирина.
– Вы! сумасшедшая!
– Я?!
– расхохоталась Натэла Серапионовна.
– Сумасшедшая, - тихо повторила Ирина: не свекрови уже - себе.
– Не-ет, милочка! Я очень даже нормальная. Реваз Ираклиевич собрал все подробности насчет тех десяти тысяч!
– Каких еще тысяч?
– удивилась Ирина.
– Таких, что ты вымогала у Тамаза в Пицунде. Ты в тбилисской тюрьме еще не бывала?
– Десять тысяч?.. Вымогала?..
– Ирина опустилась на стул.
– Вот, смотри!
– достала Натэла Серапионовна бумажку из сумочки, помахала над Ириною в высоко вытянутой руке.
– У меня есть документы! Тамазик попросил эти деньги откупиться от абхазов. А Реваз Ираклиевич все выяснил: это ты с него требовала, ты!
!Красные купюры закружились, полетели, как ржавые листья, во тьме, то и дело высвечиваемые пронзительным сиянием маяка; Тамаз шел по базару, осыпая Ирину лепестками роз!