Киносценарии и повести
Шрифт:
– Милый, - взяла Ирина мужа за руку.
– Принеси, пожалуйста, полотенце.
Тамаз очнулся, пошел в ванную.
– Что мне надеть?
– спросила Ирина вдогонку.
– Ничего, - ответил Тамаз после паузы.
– Ты была совершенно права, что не дала себя резать этим коновалам. Мы едем во Францию.
– Куда-куда?
– рассмеялась Ирина шутке мужа.
– В Нормандии живет дядя. Кинорежиссер. У него конный заводик и! прочее.
– Может, не надо, милый? Я слышала, там операции безумно дорогие. Кто я твоему дяде? Кто ему
– Ты не знаешь грузин!
– почти обиделся Тамаз.
– Знаю, милый, знаю. Я за грузином замужем. Но давай как-нибудь уж здесь! Своими силами! не одалживаясь!
– Почему одалживаясь? Почему сразу одалживаясь? Он приезжал недавно, взял пару моих проектов. Тебе в это трудно поверить, но твой муж действительно талантливый архитектор. Он мне предлагал деньги сразу, я не взял, а теперь! Ну, что смотришь? Что смотришь? Даже среди грузинов я не встречал идиотов разбрасываться валютой просто так. Принеси-ка телефон. Набери международную.
– И назвал номер.
– Увидеть Лондон и умереть?
– спросила Ирина.
– Что?
– не понял Тамаз.
– Детектив! Детектив так называется, - и Ирина достала из-под кресла потрепанную книжицу.
03.12.90
Машина была тяжелая, дорогая, шикарная. Вел шофер в форменной фуражке. Ирина отодвинулась от мужа, забилась в угол заднего дивана, не глядела по сторонам.
– Чего киснешь?
– спросил Тамаз.
– Франция!
Ирина пожала плечиками.
– Хчешь за руль?
– Я?
– удивилась-загорелась Ирина.
– Неужто позволит?
Тамаз выдал пулеметную очередь французских слов. Машина остановилась. Водитель вышел, распахнул дверцу перед Ириною, потом, когда та заняла его место, закрыл. Сам обошел капот, уселся рядом. Что-то Тамазу сказал.
– Спрашивает, имела ли ты дело с автоматической коробкой? Надо просто перевести вперед этот рычаг.
– Не хочу!
– снова скисла Ирина.
– Не надо. Мне не интересно!
04.12.90
!В сущности, это был бесконечный монолог о лошадях: о тонкостях разведения, о породах, о ценах, о чем-то там еще! А произносил его дядя то ранним серым зимним утром, на нормандском берегу, любуясь и впрямь безумно красивым табунком, скачущим по кромке прибоя; то на конной же прогулке - втроем - и странно даже было, как Ирине, впервые катающейся верхом, удается так ловко держаться в седле, ловко, но равнодушно; то во дворе конного заводика, на выездке; то за ужином при свечах (мужчины в смокингах, Ирина в декольте), внутри огромного дома, стилизованного под старинный нормандский!
Ирина, слушавшая с подчеркнутой вежливостью, все ж, наконец, не выдержала, перебила:
– Шалва Георгиевич, извините. Все это безумно интересно. Но! Тамаз рассказывал, зачем мы сюда приехали?
Шалва Георгиевич посмотрел на новую родственницу странным, холодноватым взглядом:
– Я дал ему денег. Мой доктор - не специалист. Не вызывать же из Парижа. Отдохнете и поезжайте.
– Да не устали мы вовсе!
– выкрикнула Ирина.
–
Дядя посмотрел еще холоднее:
– Поезжайте завтра с утра.
– Я сейчас хочу, сейчас же, сейчас!
– выкрикнула Ирина.
– Сейчас?
– повторил дядя и уставился на окно, за которым бился ночной ветер, потом на старинные настенные часы.
– Сейчас мой водитель уже! Но если вы готовы ехать сами, берите "Ягуар" и!
– и встал из-за стола, вышел из комнаты.
– Как ты себя ведешь?!
– напустился на жену Тамаз.
– Как ты себя ведешь?
– Как он себя ведет?!
– возразила Ирина.
– И где твоя независимость?!.
Ветер бесновался почище хакаса. Они проезжали курортный городок. Одно здание сияло огнями.
– Что здесь?
– спросила Ирина.
– Казино, - буркнул Тамаз.
Ирина резко затормозила, сдала назад, вышла, приказывающе-приглашающе кивнула мужу!
– На зеро выпадает раз в тысячу лет!
– ужаснулся Тамаз, глядя, как выгребает Ирина из бумажника последние деньги и сует их в кассовое окошечко.
– Это твои деньги? Твои? А обратные билеты у нас, кажется, есть.
– Да пожалуйста, ставь на что хочешь! Только ведь! операция!
– Вот пускай Бог и подскажет!
Крупье произнес положенные слова и пустил шарик. Он поскакал, попрыгал и, по законам жанра, остановился, естественно, на зеро. Крупье погреб лопаточкою груды фишек в сторону Ирины.
– А теперь?
– спросил оторопевший Тамаз.
– На что ставим теперь?
– А теперь - хватит, - отрезала Ирина, сгребая фишки в сумочку, - поехали!
– Так везет же!
– изумился Тамаз.
– Это-то и печально!
05.12.90
На Монмартре было холодно, дул ветер, что не мешало доброму полутору десятку художников со всего, казалось, света сидеть вокруг Ирины и рисовать ее.
Один из них, рыжий, отложив карандаш, сказал:
– Может, хоть улыбнешься?
– и, видя, что Ирина не понимает языка, продемонстрировал.
Ирина послушно растянула рот.
– Нет, - объяснил рыжий.
– Глазами, - и, бросив в раздражении карандаш, обеими руками ткнул себя в глаза.
Глазами у Ирины не получилось, и рыжий свой рисунок разорвал.
Тамаз тем временем расплачивался с остальными, собирал портреты.
– Развесишь по мастерской, когда я?..
– спросила Ирина, не договорив: умру!
Они стояли во дворике приемного покоя L'Hotel Dieu, растерянные, не зная ли, не решаясь, куда ткнуться.
Вкатила скорая. Санитары понесли носилки, на которых, прикрытая простынею, лежала мертвенно-серая красавица мулатка. Из кабины выбралась женщина-врач, бросила пару слов дежурному и тут обратила внимание на нашу парочку, улыбнулась и, подталкивая узнавание, ударила в ладоши раз-другой в характерном ритме того, пицундского, танца, притопнула ножкою.
– Какие встречи!
– сказала, когда и Тамаз, и Ирина, наконец, улыбнулись.
– Меня звать Анни!.