Кисельные берега
Шрифт:
Капитан пожал плечами:
– Обычно в это время года здесь ветры постоянны. Уж не знаю, что ныне за оказия…
– Не знает он! Ты уж помолись своим сяньским богам получше, уважаемый, - погрозил пальцем Никанорыч. – Нешто не послушают своего?..
– Эй! – Медведь недоумённо переводил взгляд с купца на капитана и обратно. – Вы о чём, добрые люди? Неужто не трогает вас совсем судьба обречённой девицы? Никанорыч! Неужто не поможешь?
Купец недовольно пожевал губами, покосился на бесстрастный профиль Синьбао,
– Послушай, - доверительно склонился он к своему охраннику, - ты что, не понимаешь? Не выкупить нам её. Не в силах мы ей помочь!
– Может и так! – посмотрел на него исподлобья княжий кметь. – Может и не в силах. Но попытаться надо в любом случае. А то ведь, знаешь, как бывает… Было дело однажды, в битве под Истрой порубали нашего князя и ближников его в капусту. И всем, кто это видел, было очевидно – нет смысла пробиваться к нему – себя бы выручить да товарищам своим подсобить, только успевали поворачиваться… Но если бы я тогда так помыслил – разумно и правильно! – не сидел бы ныне наш князь на стольце Вышеграда!
– Ну дык… сравнил… - недовольно буркнул купец.
– Коли не пробились бы мы к нему тогда, не вытащили из-под груды мёртвых тел – там бы и пришёл ему конец. И голова его давно бы сгнила на воротах безбожного Бахтустана!
– Ладно, ладно! Князя зачем-то приплёл, ирод… Душу из меня тянешь? – Никанорыч разозлился. – Думаешь, мне девку не жалко? Ну так что из того? Не настолько уж она мне дорога, чтоб животом либо мошной за неё ложиться! Кто она мне? Тебе она кто? А? Жена, дочь, полюбовница? Знаешь, сколько их таких, несчастных? Всех не облагодетельствуешь!
И купец, сердито прогрохотав подкованными сапогами по палубе, скрылся в своей каюте, хлопнув дверью.
– Вот, - прокомментировал после паузы Синьбао и в который уже раз прищурился на вечерние облака, ожидая от них благоприятных вестей о перемене погоды, - вот почему я не стал сообщать достойному Никанорычу о судьбе несчастной Киры. То грех был только моим, а ноне и другой достойный человек понапрасну маяться будет. Понимаешь теперь, воин?
Воин понимал.
Синьбао похлопал его по плечу:
– Пошто переживаешь? Или сердце твоё она зацепила? Девка-то неплоха, она может… Только… ты забудь. И утешься. Не выручить нам её. Да и выручать, чаю, давно уж некого…
Глава 72
– ------------------------------------------------
На подгибающихся ногах Кира прошла вслед за евнухом в хоромину с позолоченным ложем непотребных размеров. Над ним дуновением ветерка сладострастно вздыхал лёгкий, словно воздух, газовый полог. В углу тренькали на ребабах и зурнах заунывный восточный мотив бесстрастные музыканты.
Оглядевшись, невольница перевела дух – хозяин хоромины ещё не соизволил пожаловать. Небольшая отсрочка. Сознание сего обстоятельства не уняло, правда, противной нервной дрожи. Кира поморщилась на собственную слабость и попыталась взять себя в руки. Бесполезно: её живое воображение заставляло непроизвольно содрогаться от отвращения перед первым актом грядущей трагедии и от животного страха перед вторым, когда…
– На колени, остолопина!! – прошипел над ухом евнух и надавил на темечко невольницы пятернёй, заставляя согнуться ватные колени и воткнуться ими в колючий ворс ковра.
Сам провожатый также предусмотрительно согнулся в пять восьмых, дабы даже отсутствующее присутствие господина не смогло упрекнуть слугу в непочтительности.
Стоять в подобных позах пришлось долго. Евнух застыл, словно изваяние – ни спину ему, видать, не ломило, ни поясницу не простреливало – что значит практика! Кира сначала с удивлением, а после и с завистью поглядывала на него снизу вверх. У неё самой давно затекли колени. Но за ёрзанье и попытки завалиться с коленей на одну из филейных частей она немедленно награждалась болезненными тычками блюстителя придворного этикета.
В конце-концов поза стала настолько неудобной и мучительной, что ни о чём другом она и думать более не могла. Сначала отступила паническая трясучка, потом испарился страх, вытесненный усталостью тела и злостью на своё дурацкое положение. Потом стало бесить треньканье музыкантов и евнуховы воспитательные тычки. Когда степень раздражения достигла нужного накала, Кира, выругавшись нецензурными словами, резко поднялась на ноги и перехватила кулак сопровождающего:
– Ещё раз ткнёшь своей граблей в мою сторону, петушара, локоть сломаю! – прошипела она, оттолкнув гаремного деятеля.
Наложница сердито потёрла колени, не забывая искоса поглядывать на своего обомлевшего провожатого: ну как придёт в себя, да как кинется поучать обуянную бесом рабыню – успеть бы увернуться да запустить в него в целях самозащиты чем потяжелее…Увлёкшись наблюдением за сменой гримас на безволосом лице евнуха – от потрясения до праведного негодования – Кира не сразу сообразила, почему, дёрнувшись было в её сторону с грозно воздетой рукой, тот вдруг осёкся и согнулся пополам так резво, будто его затошнило.
Ребабы смолкли. В гробовом молчании Кира обернулась по вектору источаемого подобострастия и увидела султана.
– Здрасти… - произнесла она неуверенно, разглядывая грозного правителя и кровожадного маньяка.
Какой образ, собственно, ей представлялся до личной встречи? Вряд ли что-то определённое, просто нечто: нечто демоническое, зловещее и порочное. И уж точно мало ассоциирующееся с действительностью, явившей себя в виде маленького тучного человека в огромной, словно подушка, чалме, с окладистой чёрной бородой, выраставшей, казалось из-под самых глаз.